Роман федорович фон унгерн-штернберг. Безумный барон. Последний поход самого жестокого генерала Гражданской войны

Унгерн фон Штернберг Роман Федорович – родился 22.01.1885. Барон, лютеранин. Из старинного немецко-балтийского (остзейского) графского и баронского рода, включенного в дворянские матрикулы (списки) всех трех российских прибалтийских губерний. Основная кровь рода Унгернов - венгеро-славянская. Барон вырос в Ревеле у своего отчима барона Оскара Фёдоровича фон Гойнинген-Гюне. В 1896 по решению матери был отдан в петербургский Морской кадетский корпус, при поступлении в который барон меняет имя на русское и становится Романом Фёдоровичем; за год до его окончания во время Русско-японской войны оставляет учёбу и отправляется на фронт вольноопределяющимся 1-го разряда в 91-й Двинский пехотный полк. Однако когда полк Унгерна прибыл на театр военных действий в Маньчжурию, война уже закончилась. За участие в походе против Японии барон был награждён светло-бронзовой медалью и в ноябре 1905 г. произведен в ефрейторы. В 1906 г. поступает и в 1908 г. оканчивает Павловское военное училище по 2-му разряду. С июня 1908 года служил в 1-м Аргунском полку Забайкальского казачьего войска в чине хорунжего. В конце февраля 1911 года был переведён в Амурский казачий графа Муравьева-Амурского полк. В июле 1913 г. подал в отставку и уехал в Кобдо, Монголия, где служил в сотне есаула Комаровского (будущего белого генерала) сверхштатным офицером; затем вернулся к семье в Ревель (ныне Таллин, Эстония).

С началом Первой мировой войны поступил в 34-й Донской казачий полк. За время войны пять раз был ранен. За подвиги, храбрость и отвагу во время войны барон был награждён целым рядом орденов. Так осенью 1914 г. на подступах к Восточной Пруссии барон Унгерн совершил подвиг, за который был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. Во время боя 22 сентября 1914 года, он, находясь у фольварка Подборек в 400-500 шагах от окопов противника, под действительным ружейным и артиллерийским огнем, дал точные и верные сведения о местонахождении неприятеля и его передвижениях, вследствие чего были приняты меры, повлекшие за собой успех последующих действий. В конце 1914 г. барон переходит в 1-й Нерчинский полк, за время службы в котором был удостоен ордена Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». В сентябре 1915 г. барон откомандировывается в отряд особой важности Северного фронта атамана Пунина, задачей которого состояли партизанские действия в тылу противника. За время дальнейшей службы в особом отряде барон Унгерн получил ещё два ордена: Орден Святого Станислава 3-й степени и орден Святого Владимира 4-й степени. В Нерчинский полк барон Унгерн возвращается в августе 1916 года. В этот период был произведен в подъесаулы, а также и в есаулы - «за боевые отличия»! В сентябре 1916 года награждается орденом Святой Анны 3-й степени. Однако за эксцесс, произошедший позднее - неповиновение и антидисциплинарный поступок - был командиром 1-го Нерчинского полка полковником бароном П. Н. Врангелем из полка удалён и переведён на Кавказский фронт в 3-й Верхнеудинский полк, где оказался вновь вместе со своим другом по предыдущему полку Г. М. Семёновым. После Февральской революции Семёнов направляет военному министру Керенскому план «использования кочевников Восточной Сибири для образования из них частей „естественной“ (прирождённой) иррегулярной конницы…», который был одобрен Керенским. В июле 1917 г. Семёнов выезжает из Петрограда в Забайкалье, куда и прибывает 1 августа с назначением комиссаром Временного правительства на Дальнем Востоке по формированию национальных частей. Вслед за ним в августе 1917 года в Забайкалье также направляется и его друг - войсковой старшина барон Унгерн, где они вместе фактически приступают к подготовке к предстоящей гражданской войне с большевиками.

После начала формирования в Маньчжурии Семёновым Особого маньчжурского отряда барон Унгерн назначается комендантом станции Хайлар с заданием привести в порядок разложенные большевистской агитацией находящиеся там пехотные части. Барон занимается поначалу разоружением пробольшевицки настроенных частей. И Семёнов, и Унгерн в это время снискали себе мрачную славу репрессиями против мирного населения, очень часто не имеющего никакого отношения к большевикам. После появления зимой-весной 1918 г. в Забайкалье многочисленных эшелонов с пробольшевицки настроенными солдатами, возвращавшимися с развалившегося германского фронта, семёновский отряд был вынужден отступить в Маньчжурию, оставив за собой лишь небольшой кусочек российской земли в районе реки Онон.

В Гражданской войне принимал участие на стороне Белого движения, командуя Инородческой конной дивизией (позднее - Туземный конный корпус, Азиатская конная дивизия) в войсках атамана Семёнова в Забайкалье. В октябре 1918 года получил звание генерал-майора. 9 декабря 1918 года барон Унгерн назначается командующим Туземным конным корпусом (позднее преобразованным в Азиатскую дивизию). Унгерн фактически является полновластным властителем Даурии и прилегающего к ней участка Забайкальской железной дороги. Во время похода в отсутствие Унгерна его замещал подполковник Л. Сипайлов, а порядок поддерживал небольшой контингент казаков и японцев. На общий исход Гражданской войны силы Семёнова и Унгерна фактически не влияли никак. В ноябре 1919 г. войска красных приблизились к Забайкалью. В марте 1920 г. красные берут Верхнеудинск и семёновцы отступают к Чите. В августе 1920 г. Азиатская дивизия барона Унгерна покидает Даурию и уходит в Монголию с целью штурмовать Ургу - столицу Внешней Монголии (ныне - город Улан-Батор), занятую китайскими республиканскими войсками. Есть версия, что дивизия Унгерна в этом движении должна была стать авангардом, вслед за которым по плану позднее должен был последовать и сам Семёнов.

Первый штурм Урги начался 26 октября 1920 г. и окончился неудачей - среди китайцев нашлось несколько решительных военачальников, сумевших удержать части от бегства, после чего проявилось китайское преимущество в огневой мощи и численности. Бои длились до 7 ноября, причем во время второго штурма унгерновцы были очень близки к успеху, но положение китайцев спасла храбрость одного из их офицеров, сумевшего увлечь отступавших китайцев в контратаку. Унгерн потерял около ста человек убитыми и был вынужден отступить к реке Керулену, где барон суровыми мерами принялся восстанавливать пошатнувшуюся после поражения дисциплину. В декабре 1920 года Унгерн вновь подходит к Урге, пополнив свои силы сотней тибетцев под командованием хорунжего Тубанова. На этот раз барон наконец прислушался к советам других старших начальников Азиатской дивизии, в том числе прибывшего от Семёнова опытного кадрового офицера - полковника Ивановского и план третьего штурма впервые разрабатывали единственным в истории отряда совещанием командиров отдельных частей.


Войска Унгерна пополнились присоединившимися к нему монгольскими и бурятскими отрядами и когда в январе 1921 года были разбиты два китайских полка на подступах к Урге - это открыло барону путь к вожделенной столице. Войска Унгерна перед третьим штурмом определялись численностью собственно Азиатской дивизии - 1 460 человек. Китайский же гарнизон насчитывал 10 тыс. бойцов. В руках у китайцев на положении заложника находился духовный и светский правитель Внешней Монголии - Богдо-гэген. Унгерн, вдохновлённый на дерзкий шаг монгольскими князьями, желавшими восстановить монархию в стране и положить конец усобицам, направил на его спасение отряд особого назначения, который и выкрал пленника из города, занятого десятитысячным войском противника. После этого Азиатской дивизией был осуществлён штурм, закончившийся взятием Урги 3 февраля 1921 года. Урга встретила Азиатскую дивизию и Унгерна как освободителей. Однако сначала город был отдан на разграбление войскам, после чего барон жестко пресекает в городе на корню все грабежи и насилия китайцев над монголами. Барон принял участие в торжественной коронации Богдо-Гегэна в феврале 1921 г. За заслуги перед правителем Унгерн был пожалован титулом «цин-вана» (сиятельный князь) и хана (обычно доступный только чингизидам по крови) со словами «Возродивший государство великий батор, командующий», многие подчинённые барона получили посты монгольских чиновников.

Унгерн обустраивает город и местную монгольскую власть (премьером марионеточного правительства был назначен «революционер со стажем» Дамдинбазар) и проявляет себя как жестокий деспотичный властитель, начав своё правление с резни, направленной против китайского и еврейского населения монгольской столицы, а также лиц, заподозренных в «левых» настроениях. Имевший место в Урге еврейский погром вылился в поголовное истребление евреев. Несмотря на это, барон осуществил ряд прогрессивных мер: открыл военную школу в Урге, укрепил монгольскую экономику (открыл Национальный банк), улучшил здравоохранение. Понимая, что в Монголии его желанным гостем мало кто считает и что руководство страны постоянно оглядывается в сторону большевиков (в 1921 году уже было понятно, что Белое дело в России проиграно и что Урге надо начинать строить отношения с большевистской Россией), барон Унгерн пытается завязать связи с китайскими генералами-монархистами, дабы с помощью их войск реставрировать династию Цин.

Вопреки ожиданиям Унгерна китайцы не спешили реставрировать ни династию, ни реализовывать план Унгерна - и барону не осталось другого выхода, кроме как двинуться в советское Забайкалье, ибо монголы в свою очередь видя, что Унгерн уже не собирается более воевать с Китаем, уже начали менять свое отношение к Азиатской дивизии. К скорейшему уходу из Монголии барона Унгерна подталкивало и предстоящее в весьма скором времени окончание захваченных им в Урге запасов. Непосредственно перед походом Унгерн предпринял попытку связаться с белым Приморьем. Он писал генералу В. М. Молчанову, однако тот не ответил барону.

21 мая 1921 года генерал-лейтенант Унгерн издал приказ № 15 «русским отрядам на территории Советской Сибири», которым объявил о начале похода на советскую территорию. Писал приказ известный польско-русский журналист и писатель Фердинанд Оссендовский. В приказе говорилось:

…в народе мы видим разочарование, недоверие к людям. Ему нужны имена, имена всем известные, дорогие и чтимые. Такое имя лишь одно - законный хозяин Земли Русской Император Всероссийский Михаил Александрович… В борьбе с преступными разрушителями и осквернителями России помнить, что по мере совершенного упадка нравов в России и полного душевного и телесного разврата нельзя руководствоваться старой оценкой. Мера наказания может быть лишь одна - смертная казнь разных степеней. Старые основы правосудия изменились. Нет «правды и милости». Теперь должны существовать «правда и безжалостная суровость». Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в душе человеческой, должно быть вырвано с корнем…

Цель похода барона Унгерна в Советскую Россию лежала в контексте возрождения империи Чингисхана: Россия должна была единодушно восстать, а Срединная империя должна была ей помочь изжить революцию. Однако ко времени вторжения Азиатской дивизии в Россию там уже дали немного вздохнуть крестьянству - была отменена продразверстка, замененная твердым продналогом, и началась НЭП, значительно приглушившая недовольство крестьян. А одно из самых крупных крестьянских восстаний - Тамбовское - было уже подавлено большевиками. В результате массовой поддержки Унгерну получить не удалось, что и послужило основной причиной неудачи Северного похода Азиатской дивизии. Да и сами монголы, готовые воевать с бароном Унгерном против китайцев, совершенно не были заинтересованы в походе против Советской России. Выступая в поход на север, барон Унгерн направил к атаману Семёнову полковника Ивановского с просьбой открыть второй фронт и поддержать наступление Азиатской дивизии, однако бывшие колчаковские командиры отказались подчиниться Семёнову, хотя это выступление и значительно повышало шансы на занятие белыми частями части Дальнего Востока. В Урге был оставлен подполковник Сипайлов с комендантской командой и небольшим контингентом Монгольского военного училища, а непосредственно перед городом был выставлен заслон в составе 300 всадников бурятского дивизиона с приданой ему русской пулеметной командой.

Унгерн планировал своим ударом перерезать Транссиб, взорвав тоннели на самом уязвимом прибайкальском участке магистрали. Реализация этого плана могла привести к прекращению сообщения Дальнего Востока с остальной большевистской Россией и существенно бы облегчила положение белых частей в Приморье. В конце мая 1921 года Азиатская дивизия направилась к границе Советской России. Перед походом барон Унгерн собрал наибольшие силы, какими он когда либо располагал: 1-й и 4-й конные полки есаулов Парыгина и Макова, две артиллерийские батареи, пулеметная команда, 1-й Монгольский, Отдельный Тибетский, Китайский, Чахарский дивизионы составляли 1-ю бригаду под командованием непосредственно генерала барона Унгерна численностью 2 100 бойцов при 8 орудиях и 20 пулеметах. Бригада наносила удар на Троицкосавск, Селенгинск и Верхнеудинск.

2-я бригада под командованием генерал-майора Б. П. Резухина состояла из 2-го и 3-го конных полков под командованием полковника Хоботова и сотника Янкова, артиллерийской батареи, пулеметной команды, 2-го монгольского дивизиона и японской роты. Численность бригады - 1 510 бойцов. В распоряжении 2-й бригады находились 4 орудия и 10 пулеметов. Бригаде ставилась задача перейти границу в районе станицы Цежинской и, действуя на левом берегу Селенги, идти на Мысовск и Татаурово по красным тылам, взрывая по пути мосты и тоннели.

В подчинении барона также находились три партизанских отряда: - отряд под командованием полк. Казангарди - в составе 510 бойцов, 2 орудий, 4 пулеметов; - отряд под командованием атамана Енисейского казачьего войска есаула Казанцева - 340 бойцов при 4 пулеметах; - отряд под командованием есаула Кайгородова в составе 500 бойцов при 4 пулеметах. Присоединение названных отрядов к основным силам Азиатской дивизии позволило бы нивелировать численное превосходство красных, выставивших против барона Унгерна на главном направлении более 10 000 штыков. Однако этого не произошло и барон атаковал превосходящего его войска количественно противника.

Поход начался с некоторого успеха: 2-й бригаде генерала Резухина удалось разбить несколько большевистских отрядов, однако одновременно 1-я бригада под командованием самого барона Унгерна была разбита, утратила свой обоз и почти всю артиллерию. За эту победу над бригадой Унгерна тяжело раненый в бою командующий 35-м красным кавалерийским полком К. К. Рокоссовский (будущий маршал СССР) был награждён орденом Красного Знамени. Положение Азиатской дивизии усугублялось ещё и тем фактом, что Унгерн, веривший в предсказания лам, не стал из-за негативного результата гадания вовремя штурмовать Троицкосавск, занятый тогда ещё слабым красным гарнизоном всего в 400 штыков. Впоследствии в момент начала штурма гарнизон большевиков составлял уже почти 2000 человек.

Тем не менее барону Унгерну удалось увести свои войска из-под Троицкосавска - красные не решились преследовать 1-ю бригаду, опасаясь подхода ген. Резухина и его 2-й бригады. Потери бригады барона составили около 440 человек. В это время советские войска предприняли в свою очередь поход на Ургу и, легко сбив заслоны Унгерна близ города, 6 июля 1921 года вошли в столицу Монголии без боя - генерал барон Унгерн недооценил силы красных, которых хватило и для отражения вторжения Азиатской дивизии в Сибирь, и для одновременной отправки войск в Монголию.

Унгерн, дав небольшой отдых своей бригаде на реке Иро, повел её на соединение с Резухиным, бригада которого, в отличии от войск Унгерна, не только не понесла потерь, но даже была пополнена пленными красноармейцами. Соединение бригад произошло 8 июля 1921 г. на берегах Селенги. А 18 июля Азиатская дивизия уже двинулась в свой новый и последний поход - на Мысовск и Верхнеудинск, взяв которые барон получил бы возможность выполнить-таки одну из своих главных задач - перерезать Транссиб.

Силы Азиатской дивизии к моменту выступления во 2-й поход составляли 3 250 бойцов при 6 орудиях и 36 пулемётах. 1 августа 1921 года барон Унгерн одерживает крупную победу у дацана Гусиноозерского, взяв в плен 300 красноармейцев (треть из которых Унгерн расстрелял в случайном порядке, определяя «по глазам», кто из них сочувствует большевикам), 2 орудия, 6 пулеметов и 500 винтовок, однако во время боя при Новодмитриевке 4 августа первоначальный успех унгерновцев был сведен на нет подошедшим к красным отрядом броневиков, с которым не смогла справиться артиллерия Азиатской дивизии. Последний бой Азиатской дивизии имел место 12 августа 1921 года у станицы Атаман-Никольской, когда большевикам были нанесены значительные потери артиллерией и пулеметными частями барона Унгерна - из 2000 человек отряда красных ушло тогда не более 600 человек. После этого барон решил отступить обратно в Монголию, чтобы впоследствии с новыми силами атаковать Урянхайский край. Азиатская конная дивизия нанесла красным весьма чувствительные потери - во всех вместе взятых боях она потеряли убитыми не меньше 2 000-2 500 человек. Особенно тяжелые потери красные понесли на реке Хайке и у Гусиноозерского дацана.

Замысел барона, в соответствии с которым дивизия должна была направляться в Урянхай на зимовку, не получил поддержки у чинов дивизии: солдаты и офицеры были уверены, что этот план обрекает их на гибель. Как результат в обеих бригадах возник заговор против барона Унгерна, причем в защиту командира не выступил никто: ни из офицеров, ни из казаков.

16 августа 1921 года командир 2-й бригады генерал Резухин отказывается вести бригаду в Маньчжурию и из-за этого погибает от рук своих подчиненных. А в ночь с 18 на 19 августа заговорщики проводят обстрел палатки самого генерала барона Унгерна, однако последний к этому времени успевает скрыться в направлении расположения монгольского дивизиона (командующий князь Сундуй-гун). Заговорщики расправляются с несколькими близкими к Унгерну палачами, после чего обе взбунтовавшиеся бригады уходят в восточном направлении, дабы через территорию Монголии добраться до Маньчжурии, а оттуда - в Приморье - к атаману Семёнову. Барон Унгерн предпринимает попытку вернуть беглецов, угрожает им казнью, однако те отгоняют Унгерна выстрелами. Барон возвращается к монгольскому дивизиону, который в конце концов его арестовывает и выдаёт красному добровольческому партизанскому отряду, которым командовал бывший штабс-капитан, кавалер полного банта солдатских Георгиев П. Е. Щетинкин.

Причиной ареста барона монголами послужило стремление последних вернуться домой, их нежелание воевать за пределами своей территории. Командующий дивизионом пытался ценой головы барона Унгерна заслужить себе лично прощениеу красных. План князя впоследствии действительно удался: и сам Сундуй-гун, и его люди после выдачи генерала барона Унгерна были отпущены большевиками обратно в Монголию. 15 сентября 1921 в Новониколаевске в здании Новониколаевского театра состоялся открытый показательный процесс над Унгерном. Главным обвинителем на процессе был назначен Е. М. Ярославский. Все дело заняло 5 часов 20 минут. Унгерну предъявили обвинение по трём пунктам: во-первых - действия в интересах Японии, что выразилось в планах создания «центральноазиатского государства»; во-вторых - вооружённая борьба против советской власти с целью реставрации династии Романовых; в-третьих - террор и зверства. Барон Унгерн во время всего суда и следствия держал себя с большим достоинством и все время подчеркивал свое отрицательное отношение к большевизму и большевикам, в особенности к большевикам-евреям. На суде Унгерн своей вины не признал и не высказал ни малейшего раскаяния. Барона приговорили к расстрелу и казнили в тот же день. Богдо-гэгэн, после получения известия о казни Унгерна, повелел служить молебн о нём во всех дацанах и храмах Монголии.

Барон Унгерн оставил в истории значительный след, пусть и не такой, какой надеялся: именно благодаря барону с его полным пренебрежением к опасности, смогшему увлечь в казавшийся современникам безумным поход на Ургу горстку солдат, сегодняшняя Монголия является независимым от Китая государством - если бы не было взятия Урги Азиатской дивизией, то и Внешняя, и Внутренняя Монголия так и оставались бы и сегодня всего лишь одними из многочисленных китайских провинций - так как не были бы изгнаны из Урги китайские войска и не состоялся бы повод для ввода на монгольскую территорию частей Красной армии в ответ на атаку Забайкалья Унгерном во время его Северного похода. Барон Унгерн для большевизма представлял действительную опасность тем, что чуть ли не единственный из руководителей белого движения открыто провозглашал своей целью не расплывчатую и неопределённую идею Учредительного собрания, а восстановление монархии.

Когда Хрущёв узнал, что правительство ФРГ собирается отрядить в СССР нового посла по фамилии Унгерн, ответ его был категоричен: "Нет! Был у нас один Унгерн, и хватит".

Столь бурную реакцию Генерального секретаря нетрудно понять, если вспомнить историю Гражданской войны, в которой отличился дальний родственник несостоявшегося посла, казачий офицер барон Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг , своей отвагою заслуживший у монголов титул Бога Войны, Махагалы, возродившегося в человеческом теле.

Роберт-Николай-Максимилиан Унгерн фон Штернберг родился 29 декабря 1885 года в австрийском городе Граце . Спустя пару лет Унгерны переехали в Ревель , где и остались жить.

Причиной тому была карма Бога Войны. И неважно, что грозный буддистский дхармапала воплотился на другом краю света. Колесо сансары, раскручиваясь, доставит бренное тело туда, где ему суждено совершить великие подвиги.

В 1896 году по выбору матери баронет отправился учиться в петербургский Морской корпус. При поступлении юноша изменил имя на русское - Роман Фёдорович. Однако, военным моряком не стал. Едва началась война с Японией, он решил ехать на фронт и за год до выпуска поступил рядовым в пехотный полк. Т

ак фон Штернберг впервые побывал на дальнем Востоке, следуя путями божественного промысла. Повоевать в тот раз не пришлось и, вернувшись в Санкт-Петербург, Унгерн поступил в Павловское пехотное училище.

Через год, в чине хорунжего, он выехал в расположение I -го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска

Аргунским полк был назван в честь протекающей рядом речкой Аргунь, которая, сливаясь с Шилкой, образует Амур, и базировался на железнодорожной станции Даурия между Читой и китайской границей.

В 1918 году барону Унгерну, ветерану Первой Мировой войны, имевшему четыре ранения, Георгиевский крест и орден святой Анны 3-й степени, полновластный правитель Дальнего Востока атаман Семёнов предоставил Даурию на правах феодального владения.

Здесь и расцвёл Бог Войны, в полном соответствии с каноном. А он таков: свирепое божество, дхармапала, стоящее на защите буддизма, не знает жалости к врагу. На храмовых росписях коронованный пятью черепами Махагала изображается по колено в крови; на левой руке висит лук, в пальцах сжимает сердце и почки врагов; правой рукой, испускающей пламя, он держит меч, упираясь им в небо. Рот страшно открыт, четыре острых клыка обнажены, брови и усы пламенеют, как огонь при конце мира. Вокруг лежат кости врагов буддизма. Лучшими друзьями Махагалы являются волки и совы.

Образ жуткий. Но на то он и образ. Проявления его в нашем материальном мире проходили с поправкой на местные условия. Сходство, тем не менее, очевидно. Барон Унгерн был рыжим, его усы, брови (а также бородка) действительно пламенели. Женщинами, как и подобает высшему существу, не интересовался. Единственной его усладой были "упоение в бою и жажда битвы на краю". В атаку Махагала скакал с застывшими глазами, оскалившись и качаясь в седле. При этом водку не пил и наркотики не употреблял. Он любил свою войну. Без неё действительность казалась пресной. С человеческой точки зрения, фон Штернберг обладал извращённым чувством жизни, но смертным разумом как постичь божественный промысел?

Унгерн приступил к формированию Азиатской дивизии, основу которой составляли монгольские и бурятские всадники

Два года он сидел в Даурии, облагая данью проходившие через его станцию поезда. Туземный корпус надо было на что-то содержать, а производить полноценное финансирование атаман Семёнов не мог. Поэтому реквизированные из поездов товары отправлялись в Харбин, где продавались через торговых агентов. На вырученные средства закупались продукты, снаряжение, обувь.

Узнав, что в Чите собираются печатать бумажные деньги, барон ввёл в своём майорате монеты из вольфрама с местных рудников. Выписал японскую чеканную машину, собственноручно нарисовал эмблематику. В полном соответствии с буддийским каноном "Встретишь Будду - убей Будду", Унгерн фон Штернберг разорил все ближайшие монастыри. Не гнушался он и грабежом купцов всех наций и вероисповеданий, какие только попадали в поле зрения его казаков.

Власть Махагалы была абсолютной. Дисциплина поддерживалась чрезвычайно жестокими методами. Телесные наказания были нормой. Самой распространённой экзекуцией стали "бамбуки" - избиение палками, при котором от тела наказуемого отваливались куски мяса. Дезертиров, саботажников, вороватых торговцев забивали насмерть. Трупы не хоронили. Их отвозили в сопки и оставляли на поживу зверям.

С наступлением темноты окрестности Даурии оглашались жутким воем волков и одичавших собак. Их не боялся только фон Штернберг. Инфернальный барон любил в одиночестве гарцевать по сопкам, где всюду валялись черепа, скелеты и гниющие части обглоданных зверьём тел. В том месте обитал огромный филин, чьё всегдашнее пребывание Махагала хорошо знал.

Однажды, не услышав любимого уханья, барон встревожился и, прискакав в казармы, отрядил дивизионного ветеринара, приказав найти филина и лечить его. Что и было исполнено. Такая забота о демонических существах, питающихся человеческой падалью, не свойственна людям обычным.

Сидение в Даурии закончилось к осени 1920 года

Движимый кармой Махагалы, фон Штернберг выступил в поход. Азиатская казачья дивизия перешла границу Монголии и заняла позиции на подступах к столице - Урге (ныне Улан-Батор). Урга была занята китайцами. Во дворце содержался под стражей Богдо-гэген, живой Будда, под давлением врага отрёкшийся от престола. Сразу китайцев выбить не удалось. 12-тысячный гарнизон регулярной армии пополнился тремя тысячами мобилизованных горожан.

Двухтысячная дивизия Унгерна таяла в ходе отчаянных зимних боёв. Однако, благодаря полководческому таланту фон Штернберга, враги буддизма были повержены. 01 февраля 1921 года столицу удалось взять. 26 февраля состоялась коронация Богдо-гэгена. Унгерн получил от восстановленного монарха ханский титул, доступный лишь чингизидам по крови: "Возродивший государство великий батор, командующий". А также одарен был личным, с пальца богочеловека, рубиновым перстнем со священным знаком "суувастик ".

Снова защищать буддизм Унгерну пришлось через несколько недель. На Ургу двинулся десятитысячный корпус генерала Чу Лицзяна. Махагала выступил навстречу, имея пять тысяч ополченцев, не желающих возвращения китайцев. Испытываемый защитниками дефицит патронов был восполнен благодаря инженеру Лисовскому , освоившему способ лить пули из стекла.

Летели они недалеко, но прошибали насквозь. Так состоялась крупнейшее за последние двести лет сражение на территории Монголии. В чистом поле сошлись пятнадцать тысяч человек. На вершине близлежащей сопки кружился ургинский лама, заклиная духов помочь в бою. Духи помогли. Барон, водивший своих ополченцев в атаку, даже не был ранен.

Потом на седле, чересседельных сумах, сбруе, халате и сапогах Унгерна насчитали более семидесяти следов от пуль. Китайцы были обращены в бегство. С приходом Махагалы для Монголии закончилось иго "гаминов" (от китайского "гэмин" - революция), то есть, революционеров, которых барон Унгерн, мечтавший о реставрации династии Цин, люто ненавидел.

Несмотря на великие заслуги Романа Фёдоровича, пребывание его войска в столице Внутренней Монголии становилось всё более накладным. Казаки пьянствовали, грабили, да и кормить всю эту ораву не было средств. В результате, барона попросили удалиться.

В июле он отправился совершать рейд по территории Приамурья. Этот поход большевики долго вспоминали с ужасом. Мобильная кавалерия громила незащищённые городки в глубине совдепии и скрывалась в тайге.

После нескольких стычек с регулярными частями красной кавалерии, барон был ранен, отряд его изрядно потрёпан и рассеян. Есть несколько версий пленения Унгерна фон Штернберга.

По наиболее достоверной, барона связали и оставили в палатке подчинённые, в обмен на беспрепятственный выход из окружения. Романа Фёдоровича привезли в Новосибирск, где устроили показательное судилище.

С ним обращались крайне вежливо, тем самым большевики хотели подчеркнуть модный в те времена гуманизм по отношению к врагу. Барону была оставлена собственноручно сконструированная им шинель с необычным круглым, "монгольским" воротником и уцелевший Георгиевский крест.

В ночь перед вынесением приговора Унгерн фон Штернберг у себя в камере зубами разломал наградной знак, чтобы не достался врагу, и проглотил осколки. Заключительное заседание военного трибунала состоялось 29 августа 1921 года.

Генерал Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг был приговорён к высшей мере социальной защиты - расстрелу и в тот же день казнён.

Так закончилось земное существование Махагалы, успешно выполнившего священный долг защитника буддизма. Возможно, другого противника Бог Войны сумел бы победить, но в России Махагалу ждали поклонники красной пентаграммы. А пентаграмму "суувастик" не мог перебороть никогда.

Унгерн фон Штернберг Роман Федорович (1885, г. Грац , Австрия - 1921, Новониколаевск ) - военный деятель. Происходил из старинного баронского рода. Не долго посещал гимназию, откуда был исключен "из-за плохого прилежания и многочисленных школьных проступков".

В 1896 был отдан в Морской корпус в Петербурге; за год до его окончания во время рус.-японской войны 1904 - 1905 оставил учебу, чтобы отправиться на фронт рядовым в пехотный полк, но, когда Унгерн фон Штернберг попал на Дальний Восток, война уже закончилась.

В 1908 окончил Павловское пехотное уч-ще и служил хорунжим в Забайкальском казачьем войске.

1913 вышел в отставку и отправился в Монголию, приобретя обширные познания об этой стране. С началом первой мировой войны служил в полку 2-й армии А.В. Самсонова , был ранен, но плена избежал.

Был награжден Георгиевским крестом и дослужился до есаула, командира сотни. В нач. 1917 был делегирован в Петроград на слет Георгиевских кавалеров, где в пьяном виде избил комендантского адъютанта.

От тюрьмы Унгерна фон Штернберга спасла Февральская рев. В авг. 1917 вместе с Г.М. Семеновым он был направлен А.Ф. Керенским в Забайкалье для формирования добровольческих частей. После Октябрьской рев. служил под началом Г.М. Семенова, к-рый в 1919 произвел Унгерна фон Штернберга в генерал-лейтенанты.

Унгерн фон Штернберг отличался патологической жестокостью и приобрел известность не как полководец, а как каратель, палач и неврастеник.

В покинул Семенова, перешел монгольскую границу и в февр. 1921 захватил Ургу . Параноически веривший в свою избранность, окруженный гадателями, астрологами, Унгерн фон Штернберг стал фактическим диктатором Монголии, мечтая о воссоздании державы Чингисхана , противостоящей зап. культуре и мировой рев.

В мае 1921 с 10-тыс. отрядом вторгся на сов. территорию. Был разгромлен частями РККА. Монголы выдали Унгерна фон Штернберга "красному" партизанскому отряду.

Унгерн фон Штернберг был судим ревтрибуналом и расстрелян.

Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.

Его предки принимали участие в крестовых походах

Один из Унгернов пал у стен Иерусалима под знаменем Ричарда Львиное Сердце. В трагически закончившемся крестовом походе детей погиб одиннадцатилетний Ральф Унгерн… Рыцари тевтонского ордена, алхимики и пираты - род Унгернов всегда тяготел к войне и мистике. Отец легендарного барона, Федор Унгерн, в 1885 году женился на графине Софии Флиорковской. В свое время именно Флиорковские выкупили у Энгельгардтов родственников Тараса Шевченко и освободили их от барщины. В 1889 году в Риге на свет появляется их первенец - Роман .

В 1908 году, окончив элитное Павловское пехотное училище, из которого была прямая дорога в гвардию, к блестящей военной карьере, Унгерн просит направить его в захолустье - в Забайкальское казачье войско. Близкие смогли найти этому весьма невнятное оправдание - дескать, Роман всегда мечтал служить в кавалерии.

Но истинная причина выглядела иначе - душою хорунжего Первого Амурского полка навсегда завладела Азия. Именно в это время Унгерн приходит к выводу, что европейская цивилизация исчерпала себя. Свет истинной веры должен прийти с Востока... Поездка в составе российского посольства в Париж лишь укрепляет эту идею.

Впрочем, до этого Унгерн еще успел принять участие в битвах Первой мировой, где в чине подъесаула (подполковника) командовал эскадроном Нерчинского казачьего полка, командиром которого в то время был будущий вождь Белого движения барон Петр Николаевич Врангель.

Четыре раза раненный в течение одного года, он получает орден Св. Георгия, Георгиевское оружие и ко второму году войны представлен уже к чину есаула

Вот что писал о нем Врангель : “Среднего роста, блондин, с длинными, опущенными по углам рта рыжеватыми усами, худой и изможденный с виду, но железного здоровья и энергии, он живет войной. Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но сплошь и рядом грешит и против внешней дисциплины и против воинского воспитания.

Это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида . Оборванный и грязный, он спит всегда на полу, среди казаков сотни, ест из общего котла и, будучи воспитан в условиях культурного достатка, производит впечатление человека совершенно от них отрешившегося. Тщетно пытался я пробудить в нем сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик”.

В июле 1917-го Унгерн вместе со своим сослуживцем, атаманом Семеновым , направляются в Сибирь для вербовки добровольцев в Русскую армию. Именно там барон сколачивает свою легендарную Азиатскую конную дивизию. В течение двух с половиной лет Унгерн с дивизией громит партизан в Забайкалье, за что получает сперва звание генерал-майора, а затем и генерал-лейтенанта. Крах Колчака заставил генерала снова вспомнить о своих азиатских симпатиях…

Поздней осенью 1920 года, уйдя от красных и оторвавшись от войск атамана Семенова, дивизия барона Унгерна-Штернберга подошла к столице Внутренней Монголии Нийслэл-Хурэ (ныне Улан-Батор), где находилась резиденция Богдо-гэгэна.

Первые два штурма закончились ничем

В одну из ночей барон один, без охраны, даже не сменив халата с генеральскими погонами, - въехал в город. Не спеша, путешествовал он по улицам, и никто не думал бить тревогу... Наткнувшись на спящего часового, барон побил его палкой, напомнив, что на посту спать нехорошо. Солдат, увидев перед собой ужасного вражеского полководца, утратил всякую способность говорить и двигаться... Как и весь китайский гарнизон.

Единственным препятствием, мешавшим решающему штурму, оставался плененный китайцами Богдо-гэген. Унгерн принимает решение похитить “живого Будду” - теперь это уже не казалось безумием, да и помощников в городе было, хоть отбавляй - в первую очередь тибетцев. Жившие замкнутой колонией, они, пожалуй, более всех ненавидели китайцев - своих поработителей и притеснителей Далай-ламы. К тому же Богдо-гэген был, так же как и они, выходцем из Лхассы...

Недоставало лишь руководителя операции, но он вскоре нашелся - некто Тубанов , бурят, сын известной в городе портнихи. “Все в нем носило характер преступности и решительности, наглости и отваги”, - так описал его ургинец Першин. Установив связи с нужными людьми - в первую очередь тибетцами, - Тубанов продумал все до мелочей, действовал решительно и провернул дело виртуозно...

Он разделил заговорщиков на две группы: первая - спешенные всадники унгерновской Тибетской сотни устроили засаду в лесу, неподалеку от резиденции Богдо-гэгена; вторая группа - ургинские тибетцы - переодевшись ламами, но с карабинами под одеждой, проникли во дворец.

Все - и свита, и сам владыка - были уже в курсе дела. “Ламы” мгновенно и без лишнего шума обезоружили китайский караул, затем проникли во дворец и, схватив Богдо-гэгена и его жену (они ждали, переодевшись в дорожное платье), вынесли их за пределы дворца... Все, кому довелось наблюдать это действо, были поражены тем, как тибетцы, выстроившись в живую цепочку, с поразительной быстротой передавали из рук в руки “живого бога и богиню”, пока те не оказались вне досягаемости китайской стражи.

Похищение Богдо-гэгена - дерзкое, молниеносное - повергло китайский гарнизон в оцепенение. Унгерн ликовал - путь в столицу был открыт. На рассвете 02 февраля 1921 года Азиатская дивизия барона начала последний, решающий штурм. Через два дня “начался пир победителей”.

Как и всякий человек, одержимый мессианской идеей, генерал был склонен все упрощать

Источник всемирного добра - монархия, всемирное зло - большевики и евреи. Способ борьбы со злом он предельно кратко и просто выразил в Приказе №15: “...Коммунистов, комиссаров и евреев уничтожать вместе с семьями. Все имущество их конфисковывать”. Что касается евреев, живших в столице отдельным кварталом, то “генеральная линия” была сформулирована не менее ясно - “Даже на семя не должно остаться ни мужчин, ни женщин”. Многие евреи предпочли покончить с собой...

Польский журналист Фердинанд Оссендовский, навестивший Унгерна в его столице, вспоминает: “Он распорядился очистить от мусора и продезинфицировать город, который не знал метлы со времен Чингисхана. По его приказу наладили автобусное движение между отдельными районами города; навели мосты через Толу и Орхон; начали издавать газету; открыли ветеринарную лечебницу и больницу; возобновили работу школ. Барон оказывал всяческую поддержку торговле, безжалостно вешая русских и монгольских солдат, замешанных в грабеже китайских магазинов”.

Однако за хлопотами победителя, барон не забыл о необходимости осуществленя Великого похода Желтой Веры в Европу

Он демонстративно берет в жены одну из дочерей китайского императора, носит желтый шелковый халат с генеральскими погонами и во всем слушается лам. В то время он напишет: “Сейчас думать о восстановлении царей в Европе немыслимо из-за испорченности европейской науки и, вследствие этого, народов, обезумевших под идеями социализма.

Пока возможно начать только восстановление Срединного Царства и народов, соприкасающихся с ним, до Каспийского моря, и тогда только начать восстановление Российской монархии, если народ к тому времени образумится, а если нет, надо и его покорить. Лично мне ничего не надо. Я рад умереть за восстановление монархии, хотя бы не своего государства, а другого”.

Освободительные походы Унгерна в страну большевиков претерпели неудачу

После двух неудачных экспедиций его предали собственные войска. Даже видавшие виды офицеры были потрясены азиатской жестокостью барона. По воспоминаниям белого генерала Иннокентия Смолина , пересекавшегося с отрядами Унгерна, барон скармливал своих пленников волчице. Помимо этого, палочная дисциплина в войсках распостранялась и на офицеров.

В августе 1921 года офицеры Азиатской дивизии подняли мятеж. Унгерн кинулся искать помощи у монголов, которые видели в нем Цаган-Бурхана - бога войны... Но бог уже не внушал им доверия...

Раненный мятежниками, Унгерн прилег в палатке; рядом несколько сотен монгольских всадников, простершись на земле, обсуждали стиуацию. Наконец к измученному барону выслали храбрейших. Приблизившись к богу войны, они связали его и оставили там, где он лежал. Затем монголы галопом помчались в разные стороны, чтобы дух бога войны не знал, кого преследовать.

Чекисты передали белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который приговорил его к “высшей мере социальной защиты” - расстрелу.

15 сентября 1921 года председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский собственноручно привел приговор в исполнение

СЕРГЕЙ ДЕМКИН.
ИСЧЕЗНУВШАЯ КАЗНА АЗИАТСКОЙ ДИВИЗИИ

Вот уже 70 лет не поддается разгадке тайна пропавшей казны Азиатской дивизии, одного из легендарных кладов времен Гражданской войны. Молва утверждает, что эти несметные сокровища зарыты где-то в монгольской степи. Однако неоднократно выезжавшие туда экспедиции так и не смогли их разыскать. А в начале 30-х годов харбинский журналист Коробов, очевидно, что-то знавший о кладе, предупреждал в газете "Рупор" тамошних русских эмигрантов: "Не вами спрятано -- не вам и достанется, господа!

Ценности, оставшиеся после Унгерна, перейдут и тем, кто раскроет тайну исчезновения главной кассы Азиатской дивизии. Ключ же от этой тайны находится в Гумбуме, одном из буддийских монастырей в Тибете". Начало этой истории относится к лету 1917 года, когда генерал-майор Роман Федорович Унгерн фон Штернберг отбыл из Петрограда в Забайкалье в качестве эмиссара Керенского, чтобы укрепить среди казаков доверие к Временному правительству. Обратно барон не вернулся.

Он стал сподвижником атамана Сибирского казачьего войска Григория Михайловича Семенова, преемника "Верховного правителя Российского государства" адмирала Колчака, расстрелянного в феврале 1920 года по постановлению Иркутского ревкома. Атаману тоже не повезло: разбитый Красной Армией, он бежал в Маньчжурию. Но получивший чин генерал-лейтенанта Унгерн продолжал борьбу. В начале зимы 1920 года конная Азиатская дивизия, сформированная им из казаков, монголов и бурят, вторглась в оккупированную китайцами Внешнюю Монголию.

Пока растянувшаяся на многие километры армия барона -- конница, пехота, артиллерия, обозы -- медленно продвигалась по безводной желтой степи, сам он во главе передового отряда вышел к монгольской столице Урге. В бинокль Унгерн жадно вглядывался в затейливое кружево кровли дацана Узун-хурэ. Потом перевел окуляры на двор, где рядом со священным молитвенным колесом Будды китайские солдаты в пепельно-серых мундирах устанавливали пулемет. Барон стиснул зубы: эти косоглазые хунхузы дорого заплатят ему за такое святотатство. Он верил, что с взятием Урги начнется осуществление его грандиозного плана создания собственной империи, которая будет простираться от Тибета до тунгусской тайги. И Колчак, и Семенов приняли простую истину: красные -- это азиаты. Поэтому воевать с ними следует не по-европейски, как, скажем, с немцами, а по-азиатски.

То есть поднять против них дикие полчища азиатов. Для этого нужно самому стать новым Чингисханом. Ведь не зря же его фамилия Унгерн так созвучна здешним названиям и именам -- Урга, Узун-хурэ, великий святой Саган-Убугун. Это перст Судьбы. Будучи дальновидным политиком, барон Унгерн объявил себя защитником желтой веры. И даже торжественно принял ее, пройдя церемонию посвящения в буддийском монастыре. Правду говоря, обряд не доставил ему большого удовольствия, поскольку тамошний настоятель лама Дамба Доржи заставил барона как сына Будды побрататься, испив из одной пиалы, с другим сыном Будды -- прокаженным, чьи руки были покрыты отвратительной коростой.

Но... большая политика требует жертв. Зато, когда он освободил их императора Богдо Гэгэна из китайского плена и после захвата Урги вернул тому власть над всей Монголией, в Узун-хурэ благодарный властитель пожаловал генералу титул вана, а вместе с ним четыре высшие привилегии: право иметь желтые поводья на лошади, носить такого же цвета халат и сапоги, ездить в зеленом паланкине и прикалывать к фуражке трехочковое павлинье перо. Желтый цвет -- это солнце. Зеленый -- земля, пробуждающаяся весенняя степь. Три очка в радужных перьях означают третью степень земного могущества -- власть, имеющую третий глаз, чтобы читать в душах людей. Пятую привилегию "Облаченный в желтое.

Направляющий свой путь желтым", как витиевато назвал Унгерна император, присвоил себе сам: забирать в казну своей Азиатской дивизии все отбитое у китайцев золото, поскольку это был желтый металл. В числе других трофеев туда попала и метровая статуя Будды из чистого золота. Впрочем, даже не она представляла главную ценность в легендарном кладе барона-буддиста. Когда позднее ЧК вело розыск казны Азиатской дивизии, ее сотрудники установили интересные факты. Из сохранившихся финансовых документов и проведенных чекистами допросов следовало, что касса дивизии действительно располагала огромными суммами как в денежной наличности -- в основном в золотых монетах русской чеканки и в серебряных китайских, так и драгоценных камнях. Эти деньги предназначались на текущие нужды и выплату жалованья.

Но значительно большую часть наличности составляла контрибуция, собранная с монголов китайцами якобы за неуплату долгов купцам и ростовщикам из Поднебесной, в сумме около 15 миллионов рублей в царских золотых. Их Унгерн считал своим сугубо личным капиталом. Но вернемся в 1921 год. Как это ни парадоксально, взятие Урги стало предвестником конца генерал-лейтенанта Унгерна. В осуществление своего стратегического плана он решил совершить марш на север: поднять казачьи станицы, провести мобилизацию в бурятских улусах, выгнать красных из Верхнеудинска, дойти до Читы и договориться с японцами. Затем повернуть коней на юг, разгромить китайцев, занять тибетские монастыри и договориться с англичанами. После этого барон намеревался воткнуть свой бунчук среди развалин Каракорума, древней столицы монголов, и воздвигнуть на этом месте столицу своей будущей империи. Сначала ему сопутствовал успех. Тесня отряды самообороны красных, его конники захватили улус Цежей, станицу Атамано-Николаевскую, вышли на Мысовский тракт.

31 июля Унгерн увидел вдали заросшие камышом низкие берега Гусиного озера -- до Верхнеудинска оставалось восемьдесят верст. Дальше начались неудачи. Против Азиатской дивизии были брошены регулярные части Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Под станицей Келтуринской они наголову разбили колонну генерала Резухина. Еще раньше бежали от Маймачена монгольские чахары Баяргуна. А через неделю и сам Унгерн, столкнувшийся в ночном бою с частями Народно-революционной армии и партизанами Щетинкина, ушел обратно в Монголию, куда за ним последовал экспедиционный корпус 5-й армии под командованием большевика Писарева.

Началось безостановочное преследование изрядно потрепанной Азиатской дивизии. Вторую неделю Роман Федорович вел свой отряд на запад. За это время дважды нагоняли их партизаны Щетинкина и оба раза теряли снова. Конники Унгерна текли по степи, как весенний поток по горному склону: обходя камни-улусы, где могла поджидать их засада, и опять сливаясь вместе в безопасных ложбинах. Кони вконец отощали: когда в последний раз с боем уходили от Щетинкина, их невозможно было перевести в галоп. На самом Унгерне эта бесконечная скачка никак не сказывалась. Он был по-прежнему неутомим и быстр в движениях. Лишь отросла мягкая светло-рыжая бородка, выглядевшая на обугленном солнцем лице какой-то ненастоящей, словно сделанный из пакли артистический парик. Да почернел от грязи его неизменный монгольский халат с русскими генеральскими погонами.

А вот мысли у барона были невеселые. Как профессиональный военный, он прекрасно понимал, что на сей раз задуманный освободительный поход против красных не удался. Значит, сейчас главное уйти от погони и сберечь казну, чтобы потом было на что снарядить новое войско: закупить оружие и боеприпасы, продовольствие, лошадей, фураж, выплатить жалованье солдатам. То, что дивизионную кассу нужно надежно спрятать, не вызывало сомнения. Вопрос только в том, кому доверить столь ответственную миссию.

Унгерну вспомнилась слышанная от монголов назидательная легенда. Когда Бог сотворил мир, он сначала сделал человека с душой черной, как ворон. Потом подумал, что это нехорошо: с такой душой человек пойдет прямо в ад. Сломал его, сделал другого с душой белой, как лебедь. Подумал, подумал -- опять нехорошо. Как такой человек будет резать барашков? С голоду умрет. Опять сломал, третьего сделал. Дал ему душу пеструю, как сорока. От него все люди пошли. У одних много черных перьев, у других -- белых. У его казаков оперение было слишком черным, чтобы доверить им золото. У монгольских чахаров -- слишком белым. Остаются буряты. Унгерн вызвал к себе подъесаула Ергонова, бурята, командовавшего эскадроном его личного конвоя, и долго инструктировал. Поставленная генералом задача была очень трудной, если вообще выполнимой.

Предстояло доставить в Хайлар, а оттуда поездом в Харбин 24 ящика, в каждом из которых было три с половиной пуда золотых монет, а также обитый железом семипудовый сундук барона. В случае явной опасности захвата дивизионной казны красными ее следовало надежно укрыть. Для этого Унгерн указал на карте несколько подходящих мест на пути следования. Ночью, взяв с собой 16 верных солдат-бурят, Ергонов незаметно покинул лагерь. Позднее нашлись свидетели, видевшие в одном из бурятских улусов маленький отряд конников, сопровождавших тяжело нагруженные арбы. Грязные, усталые, некоторые с окровавленными повязками, они не останавливались там на дневку, а лишь насильно взяли 38 свежих лошадей и проследовали дальше на запад. Август перевалил уже за середину, травы в степи подернуло золотой осенней желтизной.

Но Унгерн не замечал этого. Уходя от погони, он и его спутники потеряли счет дням. И тут прибившиеся ночью казаки преподнесли весьма неприятный сюрприз: 35-й кавполк взял след этих жалких остатков Азиатской дивизии. Генерал приказал повернуть на север. Нужно было петлять, менять направление, сбивать преследователей с толку. Чахары говорили, что для этого есть одно верное средство: бросить за собой отрубленные уши врага -- они заметут след. Но пленных давно не захватывали, так что резать уши было некому. Чтобы дать отдых едва переставлявшим ноги коням, отряд расположился на дневку в сопках. Поели, не разводя огня, выставили часовых и легли спать.

Ночью покинули Романа Федоровича последние казаки. А чахары, посовещавшись, под утро связали своего вана, бросили его поперек седла и не спеша поехали навстречу 35-му кавполку, который уже замаячил на горизонте неровной цепочкой головного эскадрона... Барона Унгерна увезли в Иркутск, а затем отправили в Новониколаевск (теперешний Новокузнецк). Там за него взялись чекисты. То угрозами и побоями, то обещаниями сохранить жизнь они добивались, чтобы пленник указал место, где спрятал "несметные сокровища". Но Унгерн молчал. Поняв, что этот орешек им не по зубам -- верный офицерской чести, он ни за что не расколется, чекисты передали белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который приговорил его к "высшей мере социальной защиты" -- расстрелу. 15 сентября 1921 года председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский собственноручно привел приговор в исполнение, выстрелом в затылок прикончив генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга.

Между тем в самой Монголии из-за "клада Унгерна" произошел форменный скандал. Его предыстория такова. В 20-м году после взятия в марте Иркутска и разгрома Колчака стало ясно, что победа большевиков в Сибири и на Дальнем Востоке предрешена. Тогда же родился план распространения их контроля на Монголию при сохранении ею формального суверенитета. Дело в том, что в 1915 году в старинном городе Кяхте на русско-китайской границе было подписано трехстороннее соглашение, по которому Россия обязалась не вмешиваться во внутренние дела Монголии и не вводить туда свои войска.

Однако высокие договаривающиеся стороны не могли и предположить, что к власти в России придут большевики, и придумают трюк, позволяющий игнорировать ранее взятые международные обязательства. Если советских лидеров не устраивало какое-нибудь соседнее правительство, сколачивалось еще одно -- "революционное", а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представляющие самозванцы, якобы "выражая волю трудового народа", призывали себе на помощь Красную Армию. Этот прием был успешно использован на Украине и в Грузии. Теперь пришла очередь Монголии. В конце февраля 1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Кяхту были доставлены несколько групп едва знакомых друг с другом монголов.

А 13 марта эти заговорщики объявили о создании Временного народного правительства, в которое от имени народа, то есть от своего собственного, сами себя и выбрали, провозгласив, естественно, лозунг "освобождения страны". После этого 21 июня на территорию суверенной Монголии вступили регулярные части Красной Армии -- экспедиционный корпус под командованием Константина Неймана. 6 июля они взяли Ургу. В тот же день туда пожаловало Временное народное правительство, возглавляемое типографским наборщиком Дамдины Сухэ. Через три дня после настоящей драки из-за министерских постов было объявлено, что отныне оно не временное, а постоянное. А на следующее утро монгольский народ узнал, что у него есть "великий вождь Сухэ-Батор" и что под его руководством в стране произошла революция. Казалось бы, московский сценарий был разыгран как по нотам.

Но вскоре возникли непредвиденные осложнения. В свое время Сухэ-Батору и его команде обещали, что, как только удастся захватить полевую кассу Азиатской дивизии, часть денег будет передана монгольскому правительству, так сказать, "на обзаведение". И вот новоиспеченный министр финансов Данзан, выждав некоторое время, решил напомнить командованию советского экспедиционного корпуса: Арга взята, имущество унгерновских войск в руках победителей, но обещанных денег монгольское правительство до сих пор так и не получило. В ответ, к своему неудовольствию, Данзан услышал, что трофеи действительно захвачены большие, однако если говорить о звонкой золотой монете, то с ней придется подождать.

Произошла досадная осечка. Ставка делалась на то, что будет отбита казна Унгерна, но она исчезла неизвестно когда и каким образом. Ведутся поиски, к сожалению, пока безрезультатные. Данзан воспринял эту новость с недоверием и начал собственное расследование. Его итоги оказались неутешительными. Удалось установить, что место захоронения ценностей могло быть известно лишь самому Унгерну да двум десяткам преданных ему людей. Барона большевики пустили в расход, а никого из его доверенных лиц разыскать не смогли.

К этому остается добавить, что по меньшей мере с десяток не афишировавшихся их организаторами экспедиций -- монгольских, советских и совместных -- занимались в разное время поисками "клада Унгерна". С китайской стороны границы в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол колесили по степи вольные кладоискатели из числа русских эмигрантов. Однако успехом никто похвастаться так и не смог. Выходит, казна Азиатской дивизии окончательно утеряна? Для столь категоричного вывода, пожалуй, нет оснований. У "золота Унгерна" обнаружился... польский след. И вовсе не потому, что предки одной из ветвей его рода в 1526 году были приняты сеймом в состав польского шляхетства и получили герб.

Просто по случайному стечению обстоятельств к судьбе барона и его сокровищ оказались причастны трое поляков. В преклонном возрасте, если они доживают до него, отставными разведчиками и вообще людьми, причастными к секретным операциям, нередко овладевает "мемуарный зуд". Им хочется поведать миру, какими значительными фигурами они были. Конечно, при этом не обходится без преувеличений. Однако в их воспоминаниях есть и реальные факты из категории тех, что принято называть тайнами. Итак, первый источник -- это некий пан Антоний-Фердинанд Оссендовский, "литератор, путешественник, ученый", как значилось на его визитной карточке.

В жизни этого человека было много самых невероятных приключений, встреч, событий. В мае 1920 года он совершил поездку через всю Монголию и был гостем Унгерна. Перед расставанием, по словам Оссендовского, барон вручил ему мешочек с золотыми монетами достоинством 5 и 10 рублей. Эти деньги поляк должен был передать жене Унгерна, проживавшей в то время в Пекине. Позднее Оссендовский описал это путешествие в своих мемуарах. Там можно, в частности, прочесть о посещении вместе с Унгерном Гандана -- священного города буддийских монахов-лам. Причем барон в присутствии поляка якобы вручил настоятелю завещание и план тайника, в котором спрятаны полторы тонны золота.

В завещании было сказано, что, если в течение пятидесяти лет не объявятся законные наследники, все золото должно быть употреблено на распространение ламаизма. Когда знакомишься с рассказом Оссендовского, возникает сомнение. Почему вдруг Унгерн проникся таким доверием к неизвестно откуда взявшемуся гостю? И вообще, что заставило этого пана отправиться путешествовать по охваченной войной Монголии? Ответ прост: польский "литератор", очевидно, был тайным эмиссаром спецслужб Антанты, которому поручили посмотреть на месте, что представляет собой новый вожак контрреволюции на Дальнем Востоке и стоит ли вкладывать в него деньги. И тогда все становится на свои места: и не свойственная Унгерну откровенность, и поручение к жене, и предоставление личного "фиата". Что же касается места захоронения клада, то есть свидетели любопытного случая, героем которого был Оссендовский.

Однажды на Рождество, будучи гостем у своего тестя, известного польского кардиолога Ягельского, под влиянием винных паров "путешественник" сделал неожиданное признание. Подойдя вдруг к книжному шкафу и скользнув глазами по корешкам, он взял с полки книжку своих мемуаров. -- Здесь, на странице 104-й -- важно заявил Оссендовский -- помещена фотография того места, где ждут своего владельца огромные ценности. Эту фотографию я сделал сам. Где именно? Скажу так: где-то у истоков Амура. Итак, первое место клада -- истоки, хотя не исключено, если верить Оссендовскому, что мог быть заложен и другой тайник или даже несколько, поскольку после отъезда поляка события приняли неожиданный оборот.

Конечно, к сообщению "литератора, путешественника, ученого" можно относиться по-разному. Но многое из того, что он рассказывает об Унгерне и о своем пребывании в гостях у командира Азиатской дивизии, в основном соответствует действительности. Убедиться в этом можно, сравнив тот или иной эпизод из его книги с соответствующими фрагментами из воспоминаний других участников тех же событий. Вторым источником является Камиль Гижитский, ополячившийся татарин из Галиции, которому довелось служить при штабе Азиатской дивизии.

До этого он воевал против красных сначала как легионер Отдельного чехословацкого корпуса, а затем в рядах сформированной в Новониколаевске 5-й Сибирской дивизии генерала Чумы. Инженер по образованию и специалист по взрывному делу, Гижицкий пользовался доверием Унгерна, поручившего ему ответственные задания, требовавшие изобретательности и умения держать язык за зубами. Гижицкому повезло: после разгрома Азиатской дивизии он сумел избежать плена и в конце концов вернулся в Польшу, где в 1929 году во Львове вышла книга его воспоминаний "По Урянхаю и Монголии". Этот человек из ближайшего окружения Унгерна прямо ничего не говорит о местонахождении клада.

Единственное, что он позволяет себе, так это как бы между прочим высказать предположение: искать его следует вблизи озера Буир-Нур, в одной из бесчисленных, заполненных илом и жидкой глиной лощин, которые монголы называют "лагами". Распорядиться, чтобы золото было зарыто в землю, Унгерн не мог, утверждает Гижицкий. Ибо он чтил ламаистские обычаи, которые запрещают копать землю, считающуюся святой. Автор воспоминаний отмечает, что барон даже носил сапоги с загнутыми кверху носами, дабы ненароком не нарушить ламаистского запрета. Значит, искать нужно не у истоков Амура, а вблизи озера Буир-Нур? Как удалось установить историку Адольфу Дихтяру, это противоречие только кажущееся. Известно, что Амур образуется в результате слияния двух рек -- Шилки и Аргуни. Значит, с географической точки зрения у него два истока. И если во Внешней Монголии принято считать, что Амур -- это продолжение Шилки и Онона, то во Внутренней Монголии, входящей в Китай, с не меньшим основанием видят начало Амура в Аргуни. Оссендовский прекрасно ориентировался в геог

рафии Монголии и вот эти-то географические нюансы как раз и брал в расчет, когда привязывал местонахождение клада к истокам Амура. На Хонгейском нагорье, откуда берет свое начало Онон, путешественник не был. Следовательно, если Унгерн доверил ему тайну клада, поляк мог сделать свой снимок только по дороге из Урги через Тамсак-Булак и Амагалан в Хайлар, переправившись через реку Халхин-Гол. Поэтому, говоря об истоках Амура, он имел в виду верховья Аргуни. Далее, если взять крупномасштабную карту, то на ней видно, что вблизи своего устья Халхин-Гол делится на два рукава: левый впадает в озеро Буир-Нур, правый -- в речку Орчун-Гол, соединяющую озера Буир-Нур и Далайнор, а последнее, в свою очередь, соединено протоком в Аргунью. Так что никаких расхождений между Оссендовским и Гижицким нет.

Наконец, есть еще и третий источник -- Казимек Гроховский. По специальности горный инженер, он долгое время занимался разведкой месторождений золота в южной части Барги, вел геологические исследования на востоке Монголии. После октябрьского переворота осел в Харбине, где в 20-е годы стал директором гимназии, в которой учились дети поляков, эмигрировавших из большевистской России. Тогда же начал собирать всевозможные материалы о Дальнем Востоке. Унгерн тоже попал в поле зрения Гроховского. Вернее, не столько сам барон, сколько его сокровища, которые не давали покоя многим харбинским эмигрантам. На основании рассказов лиц, хорошо знавших командира Азиатской дивизии, Гроховский пишет, что в связи с неудачным началом похода на север первое, что счел необходимым предпринять Унгерн, так это отправить дивизионную кассу из района боевых действий в безопасное место на востоке. После нескольких дней пути маленькая группа солдат, сопровождавшая ценности, наткнулась на отряд красных.

Завязалась перестрелка. Унгерновцы поняли, что исполнение приказа барона зависит от быстроты их коней и постарались оторваться от красных. Во время поспешного бегства им пришлось пару раз даже добивать собственных раненых из опасения, что те могут выдать секрет их миссии. Однако погоня настигала. И вот примерно в 160 километрах к югу от Хайлара, посовещавшись, они решили закопать золото. На слегка всхолмленной равнине, поросшей редкими кустами, нашли небольшую лощину, в которой и спрятали его.

Таким образом, в результате независимых изысканий Гроховского появляется дополнительное уточнение местонахождения клада -- в 160 километрах, или скорее всего верстах, ибо ни русские, ни тем более монголы метрической системой мер в то время не пользовались, к юго-западу от Хайлара. Но это как раз и будут окрестности озера Буир-Нур. Площадь района вероятного захоронения "золотого клада Унгерна" составляет около 600 квадратных километров. На первый взгляд кажется, что найти его там, пожалуй, потруднее, чем иголку в стоге сена. Однако при использовании современной техники, в частности новейших протонных магнитометров, эта задача вполне может быть решена

Юзефович Леонид Абрамович.

15 сентября 1921 года по приговору советского суда был расстрелян Роман фон Унгерн-Штернберг, более известный как барон Унгерн. Он был одним из самых необычных деятелей Гражданской войны. Его жизнь окружало множество легенд и домыслов. О нём говорят, что он хотел реставрировать империю Чингисхана, что монголы считали его живым воплощением бога войны, что он готовил великий поход Азии на Европу. Но что из этих утверждений правда, а что - легенды?

"Я происхожу из древнего рода Унгерн фон Штернбергов, в нём смешались германская и венгерская - от гуннов Аттилы - кровь. Мои воинственные предки сражались во всех крупных европейских битвах. Принимали участие в крестовых походах, один из Унгернов пал у стен Иерусалима под знаменем Ричарда Львиное Сердце. В трагически закончившемся походе детей погиб одиннадцатилетний Ральф Унгерн. Наш род, в котором всегда преобладали военные, имел склонность к мистике и аскетизму", - так описывал Оссендовский откровения Унгерна в своей книге "И звери, и люди, и боги".

Трудно сказать, Оссендовский приукрасил откровения барона, или сам Унгерн рассказывал эту историю, чтобы произвести впечатление. Дворянское достоинство род Унгернов-Штернбергов получил - самое раннее - в середине XVII века. Либо это фантазия польского писателя, либо родовые предания, имевшие мало отношения к реальности.

Да и ближайшие предки Унгерна особой воинственностью, о которой он говорит, не отличались. Его дед был директором суконной фабрики, отец был философом по образованию, занимался виноделием и геологией и к армии не имел никакого отношения.

Когда Роману Унгерну исполнилось 6 лет, его родители развелись и мать вновь вышла замуж. У родного отца Унгерна позднее возникли психические проблемы и на протяжении нескольких лет он находился под опекой своих родственников как недееспособный.

Несколько лет Роман посещал гимназию, но в итоге бросил её. Попытка стать морским офицером также не увенчалась успехом. В юношеском возрасте стал проявляться необузданный нрав Унгерна, и руководство Морского кадетского корпуса вынуждено было отчислить его.

"Он не знает элементарных правил службы"

Как раз в это время началась русско-японская война, что очень воодушевило мечтавшего о сражениях Унгерна. Он долго добивался зачисления его в армию и отправки на фронт и в конце концов добился. Но, к тому моменту как он добрался до Дальнего Востока, активные боевые действия закончились.

Он поступает в Павловское военное училище, готовившее офицеров. Учился он не блестяще, тем не менее окончил его по 2-му разряду, что давало право на зачисление в строевые части в чине подпоручика. Однако Унгерна неожиданно отправляют на край света - в Забайкальское казачье войско. Назначение крайне нетипичное. Служили там в основном местные, и ехать туда младшим офицером из Петербурга мало кто хотел. В некоторых источниках утверждается, что причиной назначения было отдалённое родство Унгерна с генералом Ренненкампфом, возглавлявшим Забайкальское войско. Однако Ренненкампф к тому моменту уже два года командовал корпусом в Вильно.

По другой версии, Унгерн сам попросился в Забайкалье, потому что хотел быть кавалеристом, но, как выпускник пехотного училища, не мог быть зачислен в армейскую кавалерию.

Это не офицер в общепринятом значении этого слова, ибо он не только совершенно не знает самых элементарных уставов и основных правил службы, но и сплошь и рядом грешит в плане внешней дисциплины и воинского воспитания. Это тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида... Несомненный оригинальный и острый ум, и рядом с этим поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор, поразительная застенчивость и даже дикость, и рядом с этим безумный порыв и необузданная вспыльчивость".

Осенью 1916 года казакам предоставили краткосрочный отдых. Но Унгерн даже за эти три дня умудрился попасть в неприятную историю. Выпив с другим казаком, он явился в гостиницу, однако швейцар отказался их заселять. Приятель Унгерна пошёл разбираться к коменданту, а сам барон устроил мини-погром, разбил стёкла, попытался побить швейцара, затем ворвался в комендатуру и попытался напасть на адъютанта. Военный суд приговорил Унгерна за недостойное поведение и пьянство к 2 месяцам заключения. К моменту революции Унгерн дослужился до звания есаула, что соответствовало званию капитана в пехотных частях. В Гражданскую войну он превратился в генерал-майора, а затем и генерал-лейтенанта. Тогда же он бросил пить и стал нещадно карать своих подчинённых за это пристрастие.

Казни своих

Барона Унгерна традиционно относят к деятелям белого движения, но это не совсем верно. Их объединяет только неприятие большевизма. Во всём остальном Унгерн был полностью обособлен и действовал самостоятельно. Он признавал разве что атамана Семёнова, своего старого сослуживца. Но Семёнов и сам никого над собой не признавал, был автономен и подчинялся приказам того же Колчака, только когда это было ему выгодно.

Личная армия Унгерна не имела ничего общего ни с императорской армией дореволюционного образца, ни с белыми армиями, ни даже с атаманской вольницей зелёных. Ближе всего она была к отрядам хунхузов.

Хунхузы были настоящим бичом начала ХХ века. Мобильные отряды китайских, монгольских, манчжурских бандитов терроризировали Забайкалье, Дальний Восток и Манчжурию, пользуясь слабым присутствием государства в этих регионах.

слишком грамотен".

"Он позорит русских офицеров"

С началом Гражданской войны Унгерн по приглашению Семёнова прибыл в Забайкалье. Красных там было очень мало, тем не менее вскоре обоим пришлось отступить в Манчжурию. Но затем уже большевики из-за незначительности сил покинули регион. Унгерн вернулся в Забайкалье, фактически став наместником Семёнова в Даурии. На протяжении двух лет Унгерн практически не вёл боевых действий, лишь изредка организуя антипартизанские рейды.

В конце 1919 года обстановка на фронте стала меняться. Большевикам удалось мобилизовать огромное количество людей в РККА и добиться перелома. Белые армии отступали, Колчак был выдан чехами.

сентиментальным пансионом колчаковских девиц".

Впрочем, они платили ему той же монетой, считая исключительным отморозком. "Безумный барон" - это одна из самых мягких его характеристик. Каппелевцы, отступавшие в Забайкалье, давно грозились при первом удобном случае предать его военно-полевому суду и вздёрнуть на суку за то, что позорит русских офицеров и дискредитирует белую идею.

Тем не менее в Забайкалье они были не в том положении, чтобы справиться со ставленником Семёнова. Попытки атамана свести остатки каппелевцев и азиатскую дивизию Унгерна в одну армию были встречены шумными протестами каппелевцев, не желавших находиться в одной армии с Унгерном. Генерал Лохвицкий заявил, что для него оскорбительно служить бок о бок с таким человеком.

Каппелевцы не были хозяевами положения, но были реальной силой, с которой приходилось считаться даже Семёнову. В Даурии, которую Унгерн уже покинул, они арестовали одного из сподвижников барона по фамилии Евсеев и приговорили к смертной казни. Спасло его только вмешательство Семёнова, который добился смягчения приговора.

Их давление было весьма сильным, а позиции Семёнова слабели. В конце концов Унгерн не нашёл ничего лучше, как самочинно покинуть Забайкалье, уйдя в Монголию с тысячей всадников.

В Урге в это время располагался китайский гарнизон. Попытка взять город штурмом провалилась, дивизия понесла тяжёлые потери. Их удалось восполнить только благодаря монголам. За несколько месяцев численность дивизии выросла до 5 тысяч человек. Второй штурм оказался успешен, китайцы бежали.

Монголы наградили Унгерна почётным титулом, однако реальной власти он не получил. Богом его тоже никто не считал. Трудно оценить, насколько искренне Унгерн верил в идеи воссоздания империи Чингисхана, великого азиатского похода на Европу, которые он высказывал в переписке с монгольской знатью. Вполне возможно, что он просто рассчитывал заручиться её поддержкой в своих интересах.

Однако этого ему сделать не удалось. Более того, ему стали тактично намекать, что пребывание его дивизии тяжким бременем ложится на местное население и пора бы ему уйти, несмотря на то что он всячески заигрывал с местным населением, в противовес этому третируя русскую диаспору города.

К концу жизни Унгерн стал весьма подозрителен и едва ли не в каждом русском видел потенциального большевика, которых он умел "определять на глаз". Унгерн разочаровался в европейцах и их культуре и теперь связывал все надежды с Азией. К азиатским солдатам своей дивизии Унгерн относился с чуткостью и вниманием, тогда как офицеров жестоко наказывал за любые провинности. В Урге ему пришлось мобилизовать большую группу бывших колчаковских офицеров, которые сумели добраться до Монголии в частном порядке.

Колчаковцев Унгерн не любил, поэтому стал ещё более подозрителен, чем раньше. Как отмечали даже самые верные его соратники, к 1921 году Унгерн окончательно погрузился в пучину безумной жестокости.

дедушка сибирских партизан" Нестор Каландаришвили до революции имел тесные связи в воровском мире Сибири.

https://static..jpg" alt="

Фото: ©

- Присоединяйтесь!

Ваше имя:

Комментарий:
  • Сергей Савенков

    какой то “куцый” обзор… как будто спешили куда то