Одно из самых трогательных, проникновенных и трагичных произведений о Великой Отечественной Войне. Здесь нет каких – либо исторических фактов, грандиозных сражений или величайших личностей, это простая и в то же время очень горькая повесть. Повесть о пяти отважных девушках, защитниц родины, которых не обошла стороной безжалостная война. Б.Л. Васильев в своем рассказе отражает силу и патриотизм русского народа, а в частности молодых женщин, которые бросили вызов судьбе и двенадцати немецким солдатам. Юным девушкам не удалось выдержать до конца жестокие удары войны, и они погибли в болотистых карельских лесах.

Повесть Б.Л. Васильева показывает нам всю беспощадность войны, которая не остановиться ни перед чем, даже перед слабыми женщинами. Женщина не должна вынуждать себя идти против жестокости, насилия, несправедливости, тщеславия, не должна позволять себе убийство, её удел счастливая и мирная жизнь под ярким солнцем.

Читать краткое содержание А зори здесь тихие... Васильева

Май 1942 год. Федот Евграфыч Васков, комендант железнодорожного разъезда, требует у руководства выслать ему ответственных солдат для охраны территории. И тут Федота Евграфыча ждет сюрприз, ему высылают женский зенитный взвод. Командиром женского войска является Рита Осянина, вдова, потеряла мужа на войне, эта потеря сделала ее твердой и беспощадной. У Риты есть сын Альберт, который живет у родителей, неподалёку от деревни куда она и была выслана (по собственной просьбе) под командование Васкова.

Вскоре к отряду женщин – бойцов присоединяется новенькая Женя Комелькова, очень красивая, добрая и веселая девушка. Рита и Женя чувствует себя родными, доверяют друг другу самое сокровенное. На глазах Жени расстреляли всех её родных – маму, маленьких брата и сестру. После их гибели она отправилась на фронт, где у нее случился роман с полковником Лужиным. Начальство узнало о связи полковника с Комельковой и она вынуждена была уехать в девичий отряд зенитчиц.

Овсянина Рита часто тайно выходит в городок, чтобы поведать сына и мать. После очередного похода возвращаясь на разъезд, Рита встречает неподалёку немецких солдат. Васков узнав новость от Риты, получает приказ от руководства остановить немецких солдат. Узнав, что лежит путь врагов на Кировскую железную дорогу, Федот Евграфыч решает пойти в боевую разведку и к нему присоединяются пять добровольцев – Рита, Женя, Лиза, Галя и Соня. Это самый эпичный и судьбоносный момент со словами Федота «Ввечеру воздух тут, плотный, а зори здесь тихие…».

Девушки вместе с командиром Васковым отправляются в разведку.

Дальше идет знакомство с Соней Гурвич. Соня выросла в большой семье. За время войны ничего о своей семье не слышала. Училась в институте, изучала немецкий язык. Так же мы знаем, что у Сони есть первая любовь, молодой человек, которых тоже ушел на фронт.

Следующий герой повести Галя Четвертак, выросла в детской доме. Пока не началась война, училась в библиотечном техникуме, успела закончить три курса.

Перед девушками и руководителем отряда лежит не легкий путь через болото. Все благополучно преодолевают препятствие. Теперь остается только дойти до озера и ждать проклятых врагов, которые должны быть там к утру.

А за это время автор расскажет о Лизе Бричкиной. Это девочка - лесник, которая не училась в школе, потому что ухаживала за больной матерью. Однажды она влюбляется в охотника, который останавливался в их доме. Лиза проявляет симпатии к Федоту. Смерть настигает девушку не вражеская, спеша обратно на разъезд, чтобы вызвать подкрепление она тонет в болоте.

Восков и девушки сидят в засаде, но видя немцев, решают поменять место расположения, в этот момент Восков забывает кисет, Соня возвращается за ним, а находит свою смерть. Девушку хоронят. Команде удается напугать противников и выиграть немного времени. Галя и Федот идут в разведку, Галя очень боится всего происходящего. Не выдержав и вскрикнув, она выдает себя, и ее убивают.

Отважный командир уводит врагов от Риты и Жени, они понимают, что помощь ждать уже не от кого, Лиза погибла. Вот и настал последний бой. Троим бойцам удалось одолеть несколько немецких солдат. Риту смертельно ранили, Женя погибла. Федот дает обещание Рите, позаботься о ее сыне. Восков хоронит девушек.

Восков находит остальных врагов, убивает одного, затем хитростью берет в плен остальных, он видит своих и теряет сознание. Федот Евграфыч заботиться о сироте Альберте.

Борис Васильев раскрыл нам судьбы женщин, которых ждало прекрасное будущие, но война отняла у них все.

Картинка или рисунок А зори здесь тихие...

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Трёхгрошовая опера Брехта

  пьеса в трех действиях, одно из самых известных произведений немецкого поэта и драматурга Бертольда Брехта.

• Астафьев

  1 мая 1924 года в Красноярском крае родился Виктор Петрович Астафьев. Его семья была крестьянской. Он был третьим ребенком. Когда мальчику было 7 лет, отец попал в тюрьму. Спустя пару лет он остался и без мамы, она погибла

• Краткое содержание Чехов Душечка

  Произведение «Душечка» было написано в 1899 г. Главной особенностью можно обозначить разносторонний показ образа главной героини. За тему можно взять описание любви, которая противопоставлена обществу

• Краткое содержание Короленко В дурном обществе

  Произведение Владимира Короленко носит весьма необычное название-"В дурном обществе". Речь в повести идет про сына судьи, который начал дружить с бедными детьми. Главный герой по началу не имел представления

• Краткое содержание Камю Калигула

  В первом действии показаны события, разворачивающиеся во дворце римского императора Калигулы после смерти его сестры Друзиллы. Самого Калигулы во дворце в первых сценах нет. Из реплик приближенных императора становится понятно

На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.

Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.

А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.

Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них лишь числа да фамилии.

Чепушиной занимаетесь! - гремел прибывший по последним рапортам майор.- Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..

Шлите непьющих,- упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь.- Непьющих и это… Чтоб, значит, насчет женского пола.

Евнухов, что ли?

Вам виднее,- осторожно говорил старшина.

Ладно, Васков!..- распаляясь от собственной строгости, сказал майор.- Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…

Так точно,- деревянно согласился комендант.

Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни одного человека.

Вопрос сложный,- пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне.- Два отделения - это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то - сомневаюсь…

Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:

С командиром прибыли?

Не похоже, Федот Евграфыч.

Слава богу! - Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению.- Власть делить - это хуже нету.

Погодите радоваться,- загадочно улыбалась хозяйка.

Радоваться после войны будем,- резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.

И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.

Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта,- тусклым голосом отрапортовала старшая.- Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.

Та-ак,- совсем не по-уставному сказал комендант.- Нашли, значит, непьющих…

Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.

Из расположения без моего слова ни ногой,- объявил он, когда все было готово.

Даже за ягодами? - бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.

Ягод еще нет,- сказал он.

А щавель можно собирать? - поинтересовалась Кирьянова.- Нам без приварка трудно, товарищ старшина,- отощаем.

Май 1942 г. Сельская местность в России. Идёт война с фашистской Германией. 171-м железнодорожным разъездом командует старшина Федот Евграфыч Васков. Ему тридцать два года. Образования у него всего четыре класса. Васков был женат, но жена его сбежала с полковым ветеринаром, а сын вскоре умер.

На разъезде спокойно. Солдаты прибывают сюда, осматриваются, а потом начинают «пить да гулять». Васков упорно пишет рапорты, и, в конце концов, ему присылают взвод «непьющих» бойцов - девчат-зенитчиц. Поначалу девушки посмеиваются над Васковым, а он не знает, как ему с ними обходиться. Командует первым отделением взвода Рита Осянина. Муж Риты погиб на второй день войны. Сына Альберта она отправила к родителям. Вскоре Рита попала в полковую зенитную школу. Со смертью мужа она научилась ненавидеть немцев «тихо и беспощадно» и была сурова с девушками из своего отделения.

Немцы убивают подносчицу, вместо неё присылают Женю Комелькову, стройную рыжую красавицу. На глазах Жени год назад немцы расстреляли её близких. После их гибели Женя перешла фронт. Её подобрал, защитил «и не то чтобы воспользовался беззащитностью - прилепил к себе полковник Лужин». Был он семейный, и военное начальство, прознав про это, полковника «в оборот взяло», а Женю направило «в хороший коллектив». Несмотря ни на что, Женя «общительная и озорная». Её судьба сразу «перечёркивает Ритину исключительность». Женя и Рита сходятся, и последняя «оттаивает».

Когда речь заходит о переводе с передовой на разъезд, Рита воодушевляется и просит послать её отделение. Разъезд располагается неподалёку от города, где живут её мать и сын. По ночам тайком Рита бегает в город, носит своим продукты. Однажды, возвращаясь на рассвете, Рита видит в лесу двоих немцев. Она будит Васкова. Тот получает распоряжение от начальства «поймать» немцев. Васков вычисляет, что маршрут немцев лежит на Кировскую железную дорогу. Старшина решает идти коротким путём через болота к Синюхиной гряде, тянущейся между двумя озёрами, по которой только и можно добраться до железной дороги, и ждать там немцев - они наверняка пойдут окружным путём. С собой Васков берет Риту, Женю, Лизу Бричкину, Соню Гурвич и Галю Четвертак.

Лиза с Брянщины, она - дочь лесника. Пять лет ухаживала за смертельно больной матерью, не смогла из-за этого закончить школу. Заезжий охотник, разбудивший в Лизе первую любовь, обещал помочь ей поступить в техникум. Но началась война, Лиза попала в зенитную часть. Лизе нравится старшина Васков.

Соня Гурвич из Минска. Её отец был участковым врачом, у них была большая и дружная семья. Сама она проучилась год в Московском университете, знает немецкий. Сосед по лекциям, первая любовь Сони, с которым они провели всего один незабываемый вечер в парке культуры, ушёл добровольцем на фронт.

Галя Четвертак выросла в детском доме. Там её «настигла» первая любовь. После детского дома Галя попала в библиотечный техникум. Война застала её на третьем курсе.

Путь к озеру Вопь лежит через болота. Васков ведёт девушек по хорошо известной ему тропке, по обе стороны которой - трясина. Бойцы благополучно добираются до озера и, затаившись на Синюхиной гряде, ждут немцев. Те появляются на берегу озера только на следующее утро. Их оказывается не двое, а шестнадцать. Пока немцам остаётся около трёх часов ходу до Васкова и девушек, старшина посылает Лизу Бричкину обратно к разъезду - доложить об изменении обстановки. Но Лиза, переходя через болото, оступается и тонет. Об этом никто не знает, и все ждут подмоги. А до тех пор девушки решают ввести немцев в заблуждение. Они изображают лесорубов, громко кричат, Васков валит деревья.

Немцы отходят к Легонтову озеру, не решаясь идти по Синюхиной гряде, на которой, как они думают, кто-то валит лес. Васков с девушками перебирается на новое место. На прежнем месте он оставил свой кисет, и Соня Гурвич вызывается принести его. Торопясь, она натыкается на двоих немцев, которые убивают её. Васков с Женей убивают этих немцев. Соню хоронят.

Вскоре бойцы видят остальных немцев, приближающихся к ним. Спрятавшись за кустами и валунами, они стреляют первыми, немцы отходят, боясь невидимого противника. Женя и Рита обвиняют Галю в трусости, но Васков защищает её и берет с собой в разведку в «воспитательных целях». Но Васков не подозревает, какой след в душе Гали оставила Сонина смерть. Она напугана до ужаса и в самый ответственный момент выдаёт себя, и немцы убивают её.

Федот Евграфыч берет немцев на себя, чтоб увести их от Жени и Риты. Его ранят в руку. Но ему удаётся уйти и добраться до острова на болоте. В воде он замечает юбку Лизы и понимает, что помощь не придёт. Васков находит место, где остановились на отдых немцы, убивает одного из них и идёт искать девушек. Они готовятся принять последний бой. Появляются немцы. В неравном бою Васков и девушки убивают нескольких немцев. Риту смертельно ранят, и пока Васков оттаскивает её в безопасное место, немцы убивают Женю. Рита просит Васкова позаботиться о её сыне и стреляет себе в висок. Васков хоронит Женю и Риту. После этого он идёт к лесной избушке, где спят оставшиеся в живых пятеро немцев. Одного из них Васков убивает на месте, а четверых берет в плен. Они сами связывают друг друга ремнями, так как не верят, что Васков «на много вёрст один-одинёшенек». Он теряет сознание от боли только тогда, когда навстречу уже идут свои, русские.

Через много лет седой коренастый старик без руки и капитан-ракетчик, которого зовут Альберт Федотыч, привезут на могилу Риты мраморную плиту.

Пересказала

Борис Львович Васильев

100 главных книг (Эксмо)1941–1945 гг. Победе посвящается
В книгу вошли известные повести Б. Васильева, рассказывающие о Великой Отечественной войне, участником и свидетелем которой был автор, и произведения, написанные в последние годы, в которых писатель попытался осмыслить и художественно отразить нравственные противоречия нашего времени в судьбах людей.

Успех экранизаций повестей «Завтра была война», «А зори здесь тихие…», «В списках не значился» в большой степени был обусловлен пронзительностью авторского повествования, подлинностью описываемых событий, трагичностью историй о войне, о которых Б. Васильев знал не понаслышке, а из личного опыта

Борис Васильев

А зори здесь тихие…

Серия «100 главных книг»

В оформлении переплета использованы фотографии: Анатолий Гаранин, Олег Кнорринг, С. Альперин, Ярославцев / РИА Новости; Архив РИА Новости

Фотография снайпера Розы Шаниной на корешке: фонд ГБУК «Архангельский краеведческий музей»

© Васильев Б.Л, наследники, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

А зори здесь тихие…

На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый, длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться. Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на всякий случай держало там две зенитные счетверенки.

Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и мурманскую дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал упорную борьбу блокированный Ленинград.

А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах осталось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не выветривался липкий запах местного первача.

Комендант разъезда хмурый старшина Васков писал рапорты по команде. Когда число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорта, меняя в них лишь числа да фамилии.

– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. – Писанину развели. Не комендант, а писатель какой-то!

– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и, это… Чтоб, значит, насчет женского пола.

– Евнухов, что ли?

– Начальству виднее, – осторожно говорил старшина.

– Ладно, Васков, – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. – Будут тебе непьющие. И насчет женщин будет как положено. Но гляди, старшина, если ты и с ними не справишься…

– Так точно, – деревянно согласился комендант.

Майор увез не выдержавших искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких, которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за две недели не прибыло ни одного человека.

– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт перетряси, и то сомневаюсь…

Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:

– С командиром прибыли?

– Не похоже, Федот Евграфыч.

– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому положению. – Власть делить – это хуже нету.

– Погодите радоваться, – загадочно улыбнулась хозяйка.

– Радоваться после войны будем, – резонно сказал Федот Евграфович, надел фуражку и вышел на улицу.

И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.

– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода сержант Кирьянова.

– Та-ак, – совсем не по-уставному протянул старшина. – Нашли, значит, непьющих…

Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали доски, держали, где велел, и трещали, как сороки. Старшина хмуро отмалчивался: боялся за авторитет.

– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было готово.

– Даже за ягодами? – робко спросила плотненькая: Васков давно уже приметил ее, как самую толковую помощницу.

– Ягод еще нет, – сказал он. – Клюква разве что.

– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка трудно, товарищ старшина. Отощаем.

Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но разрешил:

На разъезде наступила благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, будто попал в гости в собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти куда без стука, теперь не могло быть и речи, и если он забывал когда об этом, сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Но пуще всего Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому всегда ходил уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний месяц.

– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его общением с подчиненными. – Они вас промеж себя старичком величают, так что глядите на них соответственно.

Федоту Евграфовичу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все эти слова есть лишь меры, предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она таки растопила лед комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась укрепиться на завоеванных рубежах.

Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного сарая вечно сушились какие-то тряпочки. Подобные украшения старшина счел неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:

– Демаскирует.

– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.

– Какой приказ?

– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола разрешается сушить белье на всех фронтах.

А ЗОРИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ…
БОРИС ВАСИЛЬЕВ

На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый
длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов. В последнюю
бомбежку рухнула водонапорная башня, и поезда перестали здесь останавливаться,
Немцы прекратили налеты, но кружили над разъездом ежедневно, и командование на
всякий случай держало там две зенитные счетверенки.

Шел май 1942 года. На западе (в сырые ночи оттуда доносило тяжкий гул
артиллерии) обе стороны, на два метра врывшись в землю, окончательно завязли в
позиционной войне; на востоке немцы день и ночь бомбили канал и Мурманскую
дорогу; на севере шла ожесточенная борьба за морские пути; на юге продолжал
упорную борьбу блокированный Ленинград.

А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в
двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать
самогон чуть ли не из комариного писка. Три дня солдаты отсыпались и
присматривались; на четвертый начинались чьи-то именины, и над разъездом уже не
выветривался липкий запах местного первача.

Комендант разъезда, хмурый старшина Васков, писал рапорты по команде. Когда
число их достигало десятка, начальство вкатывало Васкову очередной выговор и
сменяло опухший от веселья полувзвод. С неделю после этого комендант кое-как
обходился своими силами, а потом все повторялось сначала настолько точно, что
старшина в конце концов приладился переписывать прежние рапорты, меняя в них
лишь числа да фамилии.

– Чепушиной занимаетесь! – гремел прибывший по последним рапортам майор. –
Писанину развели! Не комендант, а писатель какой-то!..

– Шлите непьющих, – упрямо твердил Васков: он побаивался всякого
громогласного начальника, но талдычил свое, как пономарь. – Непьющих и это…
Чтоб, значит, насчет женского пола.

– Евнухов, что ли?

– Вам виднее, – осторожно говорил старшина.

– Ладно, Васков!… – распаляясь от собственной строгости, сказал майор. –
Будут тебе непьющие. И насчет женщин тоже будут как положено. Но гляди,
старшина, если ты и с ними не справишься…

– Так точно, – деревянно согласился комендант. Майор увез не выдержавших
искуса зенитчиков, на прощание еще раз пообещав Васкову, что пришлет таких,
которые от юбок и самогонки нос будут воротить живее, чем сам старшина. Однако
выполнить это обещание оказалось не просто, поскольку за три дня не прибыло ни
одного человека.

– Вопрос сложный, – пояснил старшина квартирной своей хозяйке Марии
Никифоровне. – Два отделения – это же почти что двадцать человек непьющих. Фронт
перетряси, и то – сомневаюсь…

Опасения его, однако, оказались необоснованными, так как уже утром хозяйка
сообщила, что зенитчики прибыли. В тоне ее звучало что-то вредное, но старшина
со сна не разобрался, а спросил о том, что тревожило:

– С командиром прибыли?

– Не похоже, Федот Евграфыч.

– Слава богу! – Старшина ревниво относился к своему комендантскому
положению. – Власть делить – это хуже нету.

– Погодите радоваться, – загадочно улыбалась хозяйка. – Радоваться после
войны будем, – резонно сказал Федот Евграфыч, надел фуражку и вышел.

И оторопел: перед домом стояли две шеренги сонных девчат. Старшина было
решил, что спросонок ему померещилось, поморгал, но гимнастерки на бойцах по-
прежнему бойко торчали в местах, солдатским уставом не предусмотренных, а из-под
пилоток нахально лезли кудри всех цветов и фасонов.

– Товарищ старшина, первое и второе отделения третьего взвода пятой роты
отдельного зенитно-пулеметного батальона прибыли в ваше распоряжение для охраны
объекта, – тусклым голосом отрапортовала старшая. – Докладывает помкомвзвода
сержант Кирьянова.

– Та-ак, – совсем не по-уставному сказал комендант. – Нашли, значит,
непьющих…

Целый день он стучал топором: строил нары в пожарном сарае, поскольку
зенитчицы на постой к хозяйкам становиться не согласились. Девушки таскали
доски, держали, где велел, и трещали как сороки. Старшина хмуро отмалчивался:
боялся за авторитет.

– Из расположения без моего слова ни ногой, – объявил он, когда все было
готово.

– Даже за ягодами? – бойко спросила рыжая. Васков давно уже приметил ее.

– Ягод еще нет, – сказал он.

– А щавель можно собирать? – поинтересовалась Кирьянова. – Нам без приварка
трудно, товарищ старшина, – отощаем.

Федот Евграфыч с сомнением повел глазом по туго натянутым гимнастеркам, но
разрешил:

– Не дальше речки. Аккурат в пойме прорва его. На разъезде наступила
благодать, но коменданту от этого легче не стало. Зенитчицы оказались девахами
шумными и задиристыми, и старшина ежесекундно чувствовал, что попал в гости в
собственный дом: боялся ляпнуть не то, сделать не так, а уж о том, чтобы войти
куда без стука, не могло теперь быть и речи, и, если он забывал когда об этом,
сигнальный визг немедленно отбрасывал его на прежние позиции. Пуще же всего
Федот Евграфыч страшился намеков и шуточек насчет возможных ухаживаний и поэтому
всегда ходил, уставясь в землю, словно потерял денежное довольствие за последний
месяц.

– Да не бычьтесь вы, Федот Евграфыч, – сказала хозяйка, понаблюдав за его
общением с подчиненными. – Они вас промеж себя стариком величают, так что
глядите на них соответственно.

Федоту Евграфычу этой весной исполнилось тридцать два, и стариком он себя
считать не согласился. Поразмыслив, он пришел к выводу, что все это есть меры,
предпринятые хозяйкой для упрочения собственных позиций: она-таки растопила лед
комендантского сердца в одну из весенних ночей и теперь, естественно, стремилась
укрепиться на завоеванных рубежах.

Ночами зенитчицы азартно лупили из всех восьми стволов по пролетающим
немецким самолетам, а днем разводили бесконечные постирушки: вокруг пожарного
сарая вечно сушились какие-то их тряпочки. Подобные украшения старшина считал
неуместными и кратко информировал об этом сержанта Кирьянову:

– Демаскирует.

– А есть приказ, – не задумываясь, сказала она.

– Какой приказ?

– Соответствующий. В нем сказано, что военнослужащим женского пола
разрешается сушить белье на всех фронтах.

Комендант промолчал: ну их, этих девок, к ляду! Только свяжись: хихикать
будут до осени…

Дни стояли теплые, безветренные, и комара народилось такое количество, что
без веточки и шагу не ступишь. Но веточка – это еще ничего, это еще вполне
допустимо для военного человека, а вот то, что вскоре комендант начал на каждом
углу хрипеть да кхекать, словно и вправду был стариком, – вот это было совсем уж
никуда не годно.

А началось все с того, что жарким майским днем завернул он за пакгауз и
обмер: в глаза брызнуло таким неистово белым, таким тугим да еще восьмикратно
помноженным телом, что Васкова аж в жар кинуло: все первое отделение во главе с
командиром младшим сержантом Осяниной загорало на казенном брезенте в чем мать
родила. И хоть бы завизжали, что ли, для приличия, так нет же: уткнули носы в
брезент, затаились, и Федоту Евграфычу пришлось пятиться, как мальчишке из
чужого огорода. Вот с того дня и стал он кашлять на каждом углу, будто
коклюшный.

А эту Осянину он еще раньше выделил: строга. Не засмеется никогда, только
что поведет чуть губами, а глаза по-прежнему серьезными остаются. Странная была
Осянина, и поэтому Федот Евграфыч осторожно навел справочки через свою хозяйку,
хоть и понимал, что той поручение это совсем не для радости.

– Вдовая она, – поджав губы, через день доложила Мария Никифоровна. – Так
что полностью в женском звании состоит: можете игры заигрывать.

Старшина промолчал: бабе все равно не докажешь. Взял топор, пошел во двор:
лучше нету для дум времени, как дрова колоть. А дум много накопилось, и
следовало их привести в соответствие.

Ну, прежде всего, конечно, дисциплина. Ладно, не пьют бойцы, с жительницами
не любезничают – это все так. А внутри – беспорядок:

– Люда, Вера, Катенька – в караул! Катя – разводящая. Разве это команда?
Развод караулов полагается по всей строгости делать, по уставу. А это насмешка
полная, это надо порушить, а как? Попробовал он насчет этого со старшей, с
Кирьяновой, поговорить, да у нее один ответ:

– А у нас разрешение, товарищ старшина. От командующего. Лично.

Смеются, черти…

– Стараешься, Федот Евграфыч?

Обернулся: соседка во двор заглядывает, Полинка Егорова. Самая беспутная из
всего населения: именины в прошлом месяце четыре раза справляла.

– Ты не очень-то утруждайся, Федот Евграфыч. Ты теперь один у нас остался,
вроде как на племя.

Хохочет. И ворот не застегнут: вывалила на плетень прелести, точно булки из
печи.

– Ты теперь по дворам ходить будешь, как пастух. Неделю в одном дворе,
неделю – в другом. Такая у нас, у баб, договоренность насчет тебя.

– Ты, Полина Егорова, совесть поимей. Солдатка ты или дамочка какая? Вот и
веди соответственно.

– Война, Евграфыч, все спишет. И с солдат и с солдаток.

Вот ведь петля какая! Выселить надо бы, а как? Где они, гражданские власти?
А ему она не подчинена: он этот вопрос с крикуном майором провентилировал.

Да, дум набралось кубометра на два, не меньше. И с каждой думой совершенно
особо разобраться надо. Совершенно особо…

Все-таки большая помеха, что человек он почти что без образования. Ну,
писать-читать умеет и счет знает в пределах четырех классов, потому что аккурат
в конце этого, четвертого, у него медведь отца заломал. Вот девкам бы этим смеху
было, если б про медведя узнали! Это ж надо: не от газов в мировую, не от клинка
в гражданскую, не от кулацкого обреза, не своей смертью даже – медведь заломал!
Они, поди, медведя этого в зверинцах только и видели…

Из дремучего угла ты, Федот Васков, в коменданты выполз. А они, не гляди
что рядовые, – наука: упреждение, квадрант, угол сноса. Классов семь, а то и все
девять, по разговору видно. От девяти четыре отнять – пять останется. Выходит,
он от них на больше отстал, чем сам имеет…

Невеселыми думы были, и от этого рубал Васков дрова с особой яростью. А
кого винить? Разве что медведя того, невежливого…

Странное дело: до этого он жизнь свою удачливой считал. Ну не то чтоб
совсем уж двадцать одно выходило, но жаловаться не стоило. Все-таки он со своими
неполными четырьмя классами полковую школу окончил и за десять лет до
старшинского звания дослужился. По этой линии ущерба не было, но с других
концов, случалось, судьба флажками обкладывала и два раза прямо в упор из всех
стволов саданула, но Федот Евграфыч устоял все ж таки. Устоял…

Незадолго перед финской женился он на санитарке из гарнизонного госпиталя.
Живая бабенка попалась: все бы ей петь да плясать, да винцо попивать. Однако
мальчонку родила. Игорьком назвали: Игорь Федотыч Васков. Тут финская началась,
Васков на фронт уехал, а как вернулся назад с двумя медалями, так его в первый
раз и шарахнуло: пока он там в снегах загибался, жена вконец завертелась с
полковым ветеринаром и отбыла в южные края. Федот Евграфыч развелся с нею
немедля, мальца через суд вытребовал и к матери в деревню отправил. А через год
мальчонка его помер, и с той поры Васков улыбнулся-то всего три раза: генералу,
что орден ему вручал, хирургу, осколок из плеча вытащившему, да хозяйке своей
Марии Никифоровне, за догадливость.

Вот за тот осколок и получил он свой теперешний пост. В пакгаузе имущество
кое-какое осталось, часовых не ставили, но, учредив комендантскую должность,
поручили ему пакгауз тот блюсти. Трижды в день обходил старшина объект, замки
пробовал и в книге, которую сам же завел, делал одну и ту же запись: "Объект
осмотрен. Нарушений нет". И время осмотра, конечно.

Спокойно служилось старшине Васкову. Почти до сегодня спокойно. А теперь…

Вздохнул старшина.

Из всех довоенных событий Рита Муштакова ярче всего помнила школьный вечер
– встречу с героями-пограничниками. И хоть не было на этом вечере Карацупы, а
собаку звали совсем не Индус, Рита помнила этот вечер так, словно он только-
только окончился и застенчивый лейтенант Осянин все еще шагал рядом по гулким
деревянным тротуарам маленького приграничного городка. Лейтенант еще никаким не
был героем, в состав делегации попал случайно и ужасно стеснялся.

Рита тоже была не из бойких: сидела в зале, не участвуя ни в приветствиях,
ни в самодеятельности, и скорее согласилась бы провалиться сквозь все этажи до
крысиного подвала, чем первой заговорить с кем-либо из гостей моложе тридцати.
Просто они с лейтенантом Осяниным случайно оказались рядом и сидели, боясь
шевельнуться и глядя строго перед собой. А потом школьные затейники организовали
игру, и им опять выпало быть вместе. А потом был общий фант: станцевать вальс –
и они станцевали. А потом стояли у окна. А потом… Да, потом он пошел ее
провожать.

И Рита страшно схитрила: повела его самой дальней дорогой. А он все равно
молчал и только курил, каждый раз робко спрашивая у нее разрешения. И от этой
робости сердце Риты падало прямо в коленки.

Они даже простились не за руку: просто кивнули друг другу, и все. Лейтенант
уехал на заставу и каждую субботу писал ей очень короткое письмо. А она каждое