Поэтический процесс 60-х годов - явление широкое, сложное, неоднозначное. Было даже мнение о кризисе в поэзии этого времени. Оживлению литературной жизни во многом способствовало творчество начинающих тогда поэтов - Е. Евтушенко, Р. Рождественского, Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского, выступивших со злободневными гражданскими стихами. Именно с этих поэтов возник термин «эстрадная поэзия».

Обратимся к творчеству Андрея Вознесенского, а конкретно - к одному из его самых ярких его стихотворений - «Живите не в пространстве, а во времени…». Вознесенский - «городской» поэт, но и он иногда уставал от «бытности» и обращался к «вечным темам», душевным переживаниям.

На самом деле, в этом стихотворении автор отходит от бытовых тем, так свойственных его стихам. Сливая воедино в жизни человека два измерения - временное и пространственное, он но не делает выводов и не навязывает единого для всех решения. Вознесенский оставляет выбор за человеком, хотя сам, конечно же, выбирает «временную» жизни, которая измеряется не только жизнью земной, но и жизнью вечной.

Творчество Андрея Вознесенского развивалось сложным путем. Незаурядный талант поэта, поиски им новых возможностей поэтического слова сразу привлекли внимание читателей и критики. В его лучших произведениях 50-х годов, таких как поэма "Мастера" (1959), стихи "Из сибирского блокнота", "Репортаж с открытия ГЭС", передана радость работы, оптимистическое жизнеощущение человека-творца. Лирический герой Вознесенского полон жажды действовать, творить:

Я со скамьи студенческой

Мечтаю, чтобы зданья

Ракетой ступенчатой

Взвивались в мирозданье!

Однако порою в то время ему недоставало гражданской зрелости, поэтической простоты. В стихах сборников "Парабола" и "Мозаика" (1960) энергичные интонации и ритмы, неожиданная образность и звукопись местами оборачивались увлечением формальной стороной стиха.

Стихи двух его первых книг полны молодой экспрессии. Автор стремится передать в них яростный напор окружающего мира. Но уже в сборнике «Антимиры» (1964) поэтическая манера Вознесенского становится более отточенной и рационалистичной. Романтическая экспрессия как бы «застывает» в метафоры. Теперь поэт не столько соучаствует в событиях, о которых рассказывает, сколько наблюдает за ними со стороны, подбирая к ним неожиданные и острые сравнения .

Впервые стихотворения Андрея Вознесенского были опубликованы в "Литературной газете". В 70е годы вышли сборники стихов: "Тень звука", "Взгляд", "Выпустите птицу", "Соблазн", "Избранная лирика".

Поэт Сергей Наровчатов, анализируя книгу Андрея Вознесенского "Витражных дел мастер", проследил связь между ее поэтикой и искусством витража. Как известно, связь между литературой и изобразительным искусством давняя, но в наши дни это "содружество муз" еще более укрепилось.

В стихах А. Вознесенского "Роща", "Бобровый плач", "Песнь вечерняя" до предела заострена мысль о том, что, разрушая окружающую природу, люди губят и убивают лучшее в себе самих, подвергая смертельной опасности свое будущее на Земле.

В творчестве Вознесенского заметно усиливаются нравственно-этические искания. Поэт сам ощущает острую необходимость обновления, прежде всего, духовного содержания поэзии. И выводом из этих раздумий становятся следующие строки о жизненном назначении искусства:

Есть высшая цель стихотворца --

Ледок на крылечке оббить,

Чтоб шли обогреться с морозца

И исповеди испить.

Эти порывы и устремления прозвучали в книгах "Дубовый лист виолончельный" (1975) и "Витражных дел мастер" (1976), "Тоскую о милых устоях". Они обусловили и появление иных мотивов, образных штрихов и деталей, например, в восприятии природы. Отсюда -- "Милые рощи застенчивой родины (цвета слезы или нитки суровой)..."; "Груша заглохшая, в чаще одна, я красоты твоей не нарушу"; "Сосны цветут -- свечи огня спрятав в ладони будущих шишек..."; "Виснут черемухи свежие стружки...". Поэт с каким-то удивлением признается сам себе: "Вижу как будто впервые озеро красоты русской периферии".

«Объясняя, почему он не жалеет лет, отданных архитектуре, Вознесенский писал в предисловий к «Дубовому листу виолончельному»: «Любой серьезный архитектор начинает осмотр проекта с плана и конструктивного разреза. Фасад--для непосвященных, для зевак. План--конструктивный и эмоциональный узел вещи, правда, нерв ее».

Вознесенский работает над произведениями большой поэтической формы, им написаны поэмы "Лонжюмо", "Оза", "Лед69", "Андрей Палисадов" и др. Его поэмы естественно вырастают из его стихотворений и возвышаются среди них, как деревья среди кустов. Эти поэмы стремительны, образы не застревают на быте и скрупулезной описательности, не хотят буксовать. Пространство дается в полете: "ночной папироской летят телецентры за Муром". В центре внимания -- Время (с большой буквы), эпическое Время:

Вступаю в поэму,

Как в новую пору вступают.

Так начинается поэма "Лонжюмо".

Реакция поэта на современное, жизненно важное -- мгновенна, безотлагательна, скорая помощь и пожарная команда его слова -- круглосуточны и безотказны. Болевое, человечное, пронзительное решительно и отчетливо характеризует творчество поэта.

Все прогрессы реакционны,

Если рушится человек.

Андрей Вознесенский писал также статьи по проблемам литературы и искусства, немало занимался живописью, часть его полотен находится в музеях.

В 1978 году в Нью-Йорке ему присудили премию Международного форума поэтов за выдающиеся достижения в поэзии, в этом же году за книгу "Витражных дел мастер" Андрей Вознесенский награжден Государственной премии СССР.

По Вознесенскому, человек - строитель того времени, в котором живет:

… минутные деревья вам доверены,

владейте не лесами, а часами.

И здесь поэт говорит о том, что время - оно выше всего. И именно оно охраняет человечество, его жизнь от забвения и разрушения: «живите под минутными домами». Мысль парадоксальная, но очень точная, как мне кажется.

Таким образом, можно сказать, что автор облекает все вещное, пространственное, во временную ткань. Даже Дом у него приравнивается ко времени. Это две параллельные прямые, которые все же, в конце концов, пересекаются. Даже одежду Вознесенский предлагает заменить временем, ведь оно дороже самых ценных мехов:

и плечи вместо соболя кому-то

закутайте в бесценную минуту...

Действительно, время - это самый лучший подарок для любого человека, но, к сожалению, подарить его - во власти только высших сил, Бога.

Стоит заметить, что рифма вообще не свойственна стихам Вознесенского. В данном стихотворении он зарифмовал лишь первую и вторую строфы - те, которые посвящены вещной стороне человеческого существования. Другие же две строфы не только не зарифмованы, но и построены несимметрично (по пять и два стиха в каждой). Они такие же, как и само время, о чем и говорит поэт в первом стихе третьей строфы: «Какое несимметричное Время!»

Пафос стихотворения «Живите не в пространстве, а во времени…» строится на противопоставлении - времени и пространства. И хотя поэт ставит их на разные полюса жизни человека, одно без другого невозможно. Впрочем, и люди не могут существовать без них.

Интересно, что в стихотворении нет конкретизации - нет ни лирического героя, ни обращения к кому-то лично. Все обобщенно, и вместе с тем касаемо каждого.

Вознесенский доказывает, что у него жизнь не такая, как у читателя, но зато такая, к которой читатель непременно должен стремиться. И хотя прямо в стихотворении это не указано, это чувствуется. Чтобы стать художником, личностью, нужно жить «во времени». То есть, подчеркивая дистанцию, Андрей Вознесенский одновременно призывал ее преодолеть.

И эта реальная, манящая достижимость приобщения к миру искусства завораживает и обольщает. Ведь именно такие люди, как поэт, живут во времени еще долго, даже после своей телесной жизни.

Странные сравнения, очень точные и пугающие, приводит автор в предпоследней строфе. Бросает в дрожь от осознания верности того, что:

Последние минуты - короче,

Последняя разлука - длиннее...

И ничего здесь не попишешь - так и есть. Нагнетание в строфе атмосферы безысходности, но возможности все изменить, выбора, подчеркивает повторение слова «последние».

Умирают - в пространстве,

Живут - во времени.

И здесь уж выбор за каждым - где он хочет жить, какую память о себе оставить. Наверное, это один из вечных, но вот так странно выраженных в стихотворении современного поэта, вопрос.

Родился в Москве в семье научного работника. В 1957 г. окончил Московский архитектурный институт.
Первые стихи опубликовал в 1958 г. В 1960 г. вышли первые два сборника его стихов и поэм: "Парабола" в Москве и "Мозаика" во Владимире. Далее последовали "40 лирических отступлений из поэмы "Треугольная груша" (1962), "Антимиры" (1964), "Ахиллесово сердце" (1966), "Тень звука" (1970), "Взгляд" (1972), "Выпусти птицу!" (1974), "Дубовый лист виолончельный" (1975), "Витражных дел мастер" (1976), "Соблазн" (1979), "Безотчетное" (1981), "Прорабы духа" (1984), "Ров" (1987), "Аксиома самоиска" (1990), "Россiя, Poesia" (1991) и другие.
Вознесенский один из лидеров "эстрадной" поэзии 1960-х гг., проникнутой духом новаторства и раскрепощения человека от власти устаревших догм. Основные темы своей поэзии Вознесенский определил в "Параболической балладе":
Сметая каноны, прогнозы, параграфы,
Несутся искусство, любовь и история
По параболической траектории!
Вознесенский обращается в основном к интеллектуалам, "физикам и лирикам", людям творческого труда, и первостепенное значение придает не социальной и нравственно-психологической проблематике, а художественным средствам и формам ее постижения и воплощения. С самого начала его излюбленным поэтическим средством становится гиперболическая метафора, родственная метафорам Маяковского и Пастернака, а основными жанрами лирический монолог, баллада и драматическая поэма, из которых он строит книги стихов и поэм.
Свою поэтическую вселенную Вознесенский начал созидать с поэмы "Мастера", где речь идет не только о семи древнерусских молодцах строителях "крамольного храма", но и о "художниках всех времен". О себе поэт тогда же сказал:
Я той же артели,
Что семь мастеров.
Бушуйте в артериях,
Двадцать веков!
Среди "художников всех времен" Вознесенскому особенно близки зодчие, ваятели, живописцы (Микеланджело, Рублев, Рубенс, Гойя, Филонов, Шагал) и поэты, чье творчество в чем-то сродни изобразительному искусству (Данте, Маяковский, Пастернак, Хлебников, Лорка). Экспрессивная изобразительность характерна и для поэзии самого Вознесенского, но особенно отчетливо сказывается в ней архитектурное видение мира ("архитекторы в стихотворцы"). Довольно рано, еще со сборника "40 лирических отступлений из поэмы "Треугольная груша", он начал вводить в поэтические книги свою лирическую прозу: небольшие заметки, статьи, очерки, эссе. В книге "Ров" из них образовалась довольно большая "пристройка", в которую вошли и обширные эссе "О", "Мне четырнадцать лет", "Прорабы духа".
Вознесенский одним из первых ощутил острую потребность в "тишине". Тишина необходима поэту для общения с природой, для любви, для внутренней сосредоточенности и размышлений о жизни, для обретения чувства гармонии, она является альтернативой, противовесом центробежному движению века, его научно-техническому прогрессу и дисгармонии. С такой тишиной связана и поэма о любви "Оза". Тема женственности вообще широко представлена в поэзии Вознесенского: "Свадьба", "Осень", "Сидишь беременная, бледная...", "Бьют женщину", "Противостояние очей", "Елена Сергеевна", "Песня Офелии", "Бьет женщина", "Монолог Мерлин Монро", "Лед-69", "Авось!".
Тема Великой Отечественной войны является одной из важных в творчестве Вознесенского. С ней связаны "Баллада 41-го года", позднее озаглавленная как "Баллада Керченской каменоломни", "Гойя", "Неизвестный реквием в двух шагах, с эпилогом", "Доктор Осень" и другие произведения. Поэма "Ров" посвящена суду над гробокопателями, добывавшими золото и другие драгоценные вещи из захоронения 12 тысяч мирных жителей, главным образом евреев, расстрелянных во время войны фашистами неподалеку от Симферополя. Преступление алчных людей перед священной памятью о жертвах войны поэт рассматривает как величайший грех, ведущий к распаду связи времен, к разрыву духовно-нравственных связей между людьми, поколениями, эпохами.
Тема распада проходит через все творчество Вознесенского, но со временем смысл ее существенно изменяется: если в ранний период, в 60-е гг., поэт говорил о распаде старых, отживших свой век форм жизни и искусства, мешавших рождению и утверждению нового, то в 1980-е первую половину 90-х гг. речь уже идет о распаде бытийных, жизнестроительных духовно-нравственных ценностей ("Рапсодия распада").
Противоядием против бездуховности и варварства Вознесенский считает поэзию и искусство ("Поэтарх"), подвижническую деятельность русских интеллигентов "прорабов духа" и возрождение христианских ценностей. Неохристианские мотивы в его творчестве становятся весьма существенными, начиная с поэмы "Андрей Полисадов" (1979), повествующей о жизни священнослужителя прапрадеда поэта. Творчество Вознесенского по своему духу и художественной структуре глубоко драматично, зрелищно, театрально и сценично. На основе его произведений Ю. Любимов поставил в Театре на Таганке спектакль "Антимиры", Р. Гринберг в Ивановском молодежном театре поставила сценические композиции "Парабола" и "Мозаика", А. Рыбников написал рок-оперу "Юнона и Авось", а М. Захаров поставил ее в Театре им. Ленинского комсомола; Р. Щедрин "Поэторию", А.Нилаев ораторию "Мастера", В. Ярушин рок-ораторию "Мастера".
Вознесенский много экспериментирует в области художественной формы, особенно в последние годы, создает "видеомы", в которых стихи совмещаются с рисунками, фотографиями, шрифтовыми композициями, текст располагается в определенной форме, например в форме креста (цикл "Распятие"). По замыслу автора, такая визуальная поэзия должна соединять зрительное восприятие с духовным.

Поэзия Н.Рубцова.

Николай Михайлович Рубцов (1936-1971) родился 3 января 1936 года в поселке Емецк Архангельской области. Его детство сложилось не лучшим образом: в 6 лет он теряет мать, и вынужден воспитываться в детских домах. Как только поэт подрастает, он начинает учиться в лесотехническом техникуме г. Тотьма. С 16 лет Николай начинает скитаться по стране. Он был и библиотекарем, и кочегаром на рыболовном судне, и нес срочную службу на Северном флоте. Несмотря на столь различные виды работ, судьба все-таки сводит его с литературой. И с 1962 по 1969 Рубцов обучается в Литературном институте им. Горького.

С момента начала обучения он уже начинает публиковать свои стихотворные произведения.

Поэзия Рубцова сложна, но в тоже время тонко разработана, она многообразна ритмически и лексически, привлекает в ней острота восприятия и свежесть. Его поэзию можно сопоставить с художественным видением раннего В.В. Маяковского. Большинство стихов наполнены философским смыслом, который заставляет вспоминать о лирике Ф.И. Тютчева, не забывает он и про фольклорную образность - отличительная черта поэтики С.А. Есенина.

Как у любого поэта, все стихотворения Рубцова можно разделить по нескольким тематикам.

Наиболее излюбленная тема в поэзии - тема природы (ей посвящаются большее количество стихотворений).

В каждом его стихотворении находит отражение какое-то специфическое знание. Он очень чутко чувствует природу. В природе он находит отображение вечности.

Рубцов пишет о том, что его волнует, а для читателя он пишет о самом главном - о том, что восхищает и ужасает. Поэзия для автора - служба непосредственности, своеобразный выход на правду. Выйти на правду можно только при условии обладания огромной непосредственностью, которая была свойственна автору.

Все его лирика отмечается мелодичностью и напевностью.

Его главный символ - звезда, которая выражает тайну человечества и выступает в качестве символа вселенной. С данным символом он даже связывает судьбу целого человечества:

Нет, меня не порадует - что ты! -
Одинокая странствий звезда.

Душа человека непосредственно связывается в его произведениях со звездой, которая следит за каждым его действием:

Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...

Звезда - это вся Земля, все человечество:

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Все показанные явления с эстетической точки зрения показывают гармоническое единство и вызывают неповторимые чувства. В стихотворениях слышатся нотки нежности, взволнованной радости, которая сменяется тихой грустью.

Поэт старается идти в своей поэзии по мифологическим древним образам. Однако в его поэзии традиционный образ звезды преображается - он окрашивается теплым чувством любви к Родине.

Звезда присутствует в большинстве его текстов.

У Рубцова любой «объект» превращается в субъект, то есть в то, что способно вести диалог с лирическим героем. Слово его высказывается его состоянием. Поэт пишет о природе только в том случае, если в ней он видит «души» и «язык». В основе звуковых образов в его поэзии лежит одушевление, единство звуков природы и звуков человеческой речи. Природа способна выражать человеческие действия - страдать, радоваться, печалиться, негодовать и даже мстить. Каждый образ, наделенный определенными качествами, что-то обозначает: дерево - человек, листья - платье, опоздание - разлука. С пониманием этого символического смысла приходит и подлинное эстетическое наслаждение шедевром рубцовской лирики.

По отношению к обществу автор не отходит от своей позиции. Он также рассматривает его при помощи символов. Люди и их душевные переживания сравниваются с солнцем, месяцем и звездой. Ее мифологический образ мы уже наблюдали ранее. Небесные светила связываются со счастьем и чистотой:

Вечерняя заря да потухать стала,
А полуночная звезда да высоко взошла.
Светлая, утренняя заря да, братцы,
Занимается,
Из-под зорюшки-то красное солнышко да Выкатывается...

Солнце - символ красоты и счастья, соответственно закат выступает в образе смерти:

Как будто солнце,
Красное над снегом,
Огромное,
Погасло навсегда...

Каждый человек мечтает о том, чтобы в его жизни не было грустных и негативных моментов, а обстановка вокруг только приносила моральное удовлетворение. Попробуем обратиться к стихотворному произведению «Осенняя луна». По всей видимости, луна и есть символ той самой надежды, ради которой и живет большая половина общества:

Так зачем, проявляя участье,
Между тем проносилась луна
И светилось во мраке ненастья,
Словно отблеск весеннего счастья,
В красоте неизменной она?

В языке его поэзии наблюдаются разные темы: Родины, жизни и смерти, и многие другие. В своем творчестве Рубцов делает упор на освещении центральных коллизий. Все его темы представляют определенную ценность, важность, так как она есть слагаемое языка лирики поэта, выражающая основную устремленность его дарования. Тема души составляет исключение, поскольку это направление является центральной темой в поэзии Рубцова. Это - «тема тем», потому как любую другую тему поэт осмысливает именно через нее, через неповторимую оригинальность душевной, нравственной жизни лирического героя. Как сам он отмечал в письме одному стихотворцу: «Все темы души - это вечные темы, они вечно свежи и обще интересны. В ваших же стихах нет главного: своего, оригинального взгляда на мир, то есть темы души». Данная идея сильно волновала поэта, об этом свидетельствует факт того, что она находит не только свое эмоционально-образное воплощение, но и была высказана в совершенно редкой для поэта декларативно-публицистической форме:

О чем писать -
на то не наша воля.
Тобой одним

не будет мир воспет.
Ты тему поля взял
и тему моря,
а тему гор -
возьмет другой поэт.

(«О чем писать»)

Смысл данных строк в том, что жизнь и искусство неразрывны.

Мир лирики Рубцова достаточно оригинален, и далеко не просто его истолковать, хотя он и выглядит абсолютно ясным и доверчиво открытым уму и чувству читателя. Что касается внешнего стиля, то его можно назвать классическим. Внутреннее содержание представляется противоречивым и болезненно-драматичным. «Внешняя сторона Рубцова» достаточно понятна многим, из-за того, что язык благозвучен, смысл упорядоченный, эмоциональность конвенциональна. «Внутренний Рубцов» - доступен только истинному ценителю поэзии. Подобно тому, как под скорлупой ореха прячется ядро, так под тематическим срезом поэтики рубцовского стиха прячется потаенная семантика языковой субстанции подтекста. Как правило, поэт не стремится к украшению языка плавными и понятными строчками, не ищет различных метафор или звучных, своенравных рифмы. Словно боясь мишурного, внешне языкового блеска, поэтическая мысль ищет и находит скромность и простоту, но вовсе не простоватую лингво-эстетическую форму.

Давно замечено, что стихи истинного поэта выигрывают, когда их собирают вместе.

Представим невозможное. Никому не известный автор лет эдак двадцать назад приносит в редакцию стихотворение, начинающееся такими строчками:

Табуном рванулись трибуны к стартам,
В центре - лошади, вкопанные в наст.
Ты думаешь, Вася, мы на них ставим?
Они, кобылы, поставили на нас.
На меня поставила вороная иноходь.
Яблоки по крупу - ё-моё...
Умеет крупно конюшню вынюхать.
Беру все финиши, а выигрыш ее.
Королю кажется, что он правит.
Людям кажется, что им они.
Природа и рощи на нас поставили.
А мы - гони!..

Вообще, он умеет заставить читать и слушать его стихи. Можно, скажем, назвать поэму «Август», но с таким заголовком ее в газетной полосе заметит не каждый. А вот назови никому не понятным словом «Зарев», и читательский глаз непременно за него зацепится. А в специальной сноске можно пояснить, что это тот же «август», только устаревшее название - из языческого календаря. Вы хотите оспорить эстетическую значимость такого приема? Пожалуйста, но поэт так или иначе достиг цели: произведение его прочитано, а главное, в конце концов, то, что оно оставило в вашем сердце.

Некоторые считают, что Андрей Вознесенский поэт рассудочный, холодный. Один из опытных критиков даже пытался объяснить его популярность тем, что читателям, дескать, нравится разгадывать всяческие словесные головоломки (как-никак интеллектуальное занятие!). По-моему, такое объяснение наивно. Правда, среди произведении поэта есть стихи очень разных температур и многосложная метафоричность мышления (то, что С. Наровчатов назвал «необузданностью фантазии») не всегда соответствует масштабам переживаний.

Но, чтобы разобраться обстоятельно в его творчестве, начнем обо всем по порядку. Кто-кто, а Вознесенский не может пожаловаться на невнимание критики. Кажется, начиная с первых его шагов в поэзии, за ним пристально следили, подбадривали при удачах и уличали в оплошностях, учили и наставляли, ругательски ругали и превозносили до небес. Но, по-видимому, это тот случай, когда обилие написанных о поэте статей не свидетельствует о глубине его изученности. Ведь до сих пор наиболее значительные стихи и поэмы его получают, как правило, на только противоречивые оценки, что иной раз может показаться - они относятся к разным произведениям. Поэма «Оза» удостоилась, например, прямо противоположных отзывов С. Рассадина (считают это произведение насквозь искусственным) и А. Марченко (посвятившей ему настоящий критический панегирик). Оба отзыва были опубликованы на страницах журнала «Вопросы литературы» в сопровождении коротенькой вступительной заметки, в которой редакция обещала в дальнейшем вернуться к обсуждению поэмы и высказать о ней собственное, надо думать, более объективное мнение. Но это обещание, вероятно, забылось в наплыве других журнальных дел.

В последних статьях о Вознесенском также сохраняются и апологетическая, и разносно-отрицательная линии критики. Лучшей в этом множестве материалов, по-моему, остается небольшая статья С. Наровчатова «Разговор начистоту», хотя и ей все же - пусть самую малость - не хватило авторской доброты.

Почти все полемисты, пишущие о Вознесенском, при многих расхождениях согласны, по крайней мере, в одном: что этот художник совершенно своеобразен и не похож ни на кого из сверстников. Это, разумеется, нужно считать ценным качеством в том случае, если поэт сохраняет прочные связи с духовной жизнью народа, с лучшими традициями отечественной поэзии. Но как раз по этому пункту о Вознесенском высказано наибольшее количество разноречивых мнений. Примечательную характеристику художественного стиля Вознесенского дал его литературный собрат Евтушенко: «Мир предстает в стихах Вознесенского таким, каким он может представляться лишь при стремительном движении, - смазанно мелькающим, хаотично смещенным. Он переполнен врубающимися в глаза и тут же исчезающими яркими цветовыми пятнами, на секунду выхваченными, как лучом прожектора, лицами». Однако, по мнению Евтушенко, при таких скоростях поэту «некогда чувствовать», и далее он высказывает пожелание, чтобы тот поубавил темп. Напротив, один физик (а в спор о Вознесенском включились и физики) даже ставил поэту в заслугу то, что он якобы решительно рвет с классическими традициями, демонстрируя сугубо современные, скоростные методы образного мышления. Однако, несмотря на новизну поэтической формы, Вознесенский все же начинал не от нулевой отметки, а творчески воспользовался достижениями старших поэтов - Вл. Маяковского и Н. Асеева, а кое в чем - В. Хлебникова и М. Цветаевой. И, несмотря на собственные задиристые декларации («Нас мало. Нас, может быть, четверо»... и т. п.), его объединяют со своим поэтическим поколением прочные духовные узы. А. Урбан еще в 1962 году справедливо отметил, в частности, что «... у Цыбина и у Вознесенского в поисках художественной выразительности много общего». Верно и другое наблюдение критика: «Пристрастие к определенным темам, мажорные ритмы, пестрота и буйство красок отражают известные свойства характера лирического героя. В сущности, это общее качество за немногим исключением присуще всей поэтической молодежи. Это общность поэтов примерно одного поколения».

В первых книгах Вознесенского бодрая энергия действительно бьет ключом. Он преклоняется перед гениальными созданиями мирового искусства, однако и тут для него нет неприкасаемых авторитетов. Он неравнодушен к сочным, плотским краскам, и молодое жизнелюбие диктует ему задиристый лозунг: «Долой Рафаэля! Да здравствует Рубенс!». Поводы для восхищения жизнью он находит где угодно. Вот с восторгом живописует пеструю суету грузинских базаров. Вот подсмотрел сценку в сибирском селе - разгоряченные после бани женщины нагишом бросаются в снег. И сразу рождаются пламенные сравнения: «Эти плечи, эти спины наповал, будто доменною печью запрокинутый металл!». Вот на городской улице увидел лоток с арбузами - новая художническая радость. Так обаятельна жизнь, что даже околыши милицейских фуражек выглядят совсем не грозно - напоминают сочные ломти арбуза. «Мы противники тусклого. Мы приучены к шири - самовара ли тульского или ТУ-104», - поясняет поэт свое жизнеощущение. Характерно, что в этих радостных декларациях, олицетворяющих полноту бытия, совершенно естественно возникают образы из мира науки и техники, они полноправно входят в жизнеутверждение поэта-урбаниста, их художественное освоение не представляет для него никаких затруднений. Эта особенность уже с первых шагов отличает стихи Вознесенского от ранней лирики Цыбина и других поэтов сельской традиции. Однако и в порывах юношеского патриотизма, и в оптимистической вере в жизнь оба названных художника идут параллельными путями. Перекликаются они и в лирических темах. Но, быть может, именно в сходных сюжетах особенно сказывается разный жизненный опыт, ярче выступает различный склад их дарований.

На грузинском базаре Вознесенский видит прежде всего великолепное сочетание красок. Яркое скопище людей, щедрые дары природы - ведь это прекрасный объект для художника! «Да здравствует мастер, что выпишет их!» - восклицает автор, и стихотворение звучит общим гимном творчеству, красоте и изобилию жизни. Цыбин глубже знает народный быт и, рисуя свою цветастую среднеазиатскую «Ярмарку», он тщательно детализирует, намечает психологию отдельных персонажей картины. В другой раз он рассказывает о том, как Зарину-свет Петровну просватали, подробно выписывает портреты старого жениха - «главбуха» и отца невесты. Для него, скажем, небезразлично, как последний, обжираясь на свадьбе, «об штаны вытер селедку». Тут в каждой черточке сквозит конкретный, живой характер.

В произведениях Вознесенского действуют, как правило, менее колоритные люди - их образы приближаются к символам, они - прямые выразители определенных идей. У него выходит замуж не глупая молоденькая девчонка, а сама «молодость», лишенная каких-либо характерных примет, - автор дает лишь одну трогательную, щемящую деталь: «...дрожишь, как будто рюмочка на краешке стола». Но эта деталь создает нужную лирическую атмосферу: нагнетает жалость к нелепо ошибающейся молодости, отвращение к происходящей свадьбе-сделке. Все второстепенное удалено из текста, полутонов нет, а главные детали необычно укрупнены, выдвинуты на передний план. Живопись весьма своеобразная, необычная - резкостью ведущих цветовых тонов, контрастными решениями она сродни плакату, а напряженной духовностью - древнерусской иконе. (Вообще Вознесенский прекрасно чувствует наше древнее искусство. Не зря же его кумир - Рублев, и обширная поэма посвящена строителям храма Василия Блаженного).

В такой стилистической манере есть, конечно, и свои издержки, но есть и неоспоримые преимущества: большая обнаженность и заостренность мысли - то, что нередко называют «интеллектуализмом формы» (А. Урбан). Можно принимать или не принимать эту манеру, но важно ее правильно понять и не требовать от художника того, от чего он сознательно отказался ради успешного решения других задач. Лирик по преимуществу, он, по-видимому, не умеет лепить реальные характеры, зато он лирик особенный - необыкновенно яркий, громогласный. И хотя жизнерадостный задор был преобладающим настроением его первых книг, уже в них чувствовался обостренный интерес поэта к борьбе добра и зла, к трагическим узлам жизни.

Как поэт субъективный, с мощным воображением, Вознесенский внешне не очень зависим от впечатлений окружающей жизни. Подобно многим сверстникам, он взялся за историческую тему, занялся поисками родословных «корней». Однако обратился не к тому близкому прошлому, которое прямо или косвенно (через семейные предания) находится в пределах досягаемости личного опыта. Он встряхнул седую старину - эпоху Грозного - и создал яркую, феерическую поэму о строителях Покровского собора. Впрочем, поэт не ставил перед собой задачи воспроизвести легендарное событие в его точных бытовых подробностях (эта задача была на два десятилетия раньше блистательно осуществлена Д. Кедриным). История для поэта - лишь эффектный фон, на котором он разворачивает грозный карнавал своей условнообобщенной драмы, заостряет непримиримый конфликт между «художниками всех зремен» и антинародной, тиранической гластью. Внешне, по своему условному колориту, посвященное старине произведение Вознесенского сущностью нравственного конфликта оказалось жгуче актуальным. Самой своей масштабностью и вольнолюбивым пафосом оно оказалось созвучным нашему грозному времени. Поэма «Мастера» сильна напряженным трагизмом и несомненным жизнеутверждением. И хотя поэт погружает своих героев во тьму, которая «безгласна, как лик без глаз», хотя говорит о страшной казни зодчих, все-таки оптимистические поты берут в его поэме верх над мрачными. И мы верим обещаниям лирического героя продолжить славные дела пращуров, воплотить их мечты в создания прекрасных городов будущего.

Впоследствии Вознесенский заметно отошел от юношеского оптимизма. С годами он все глубже проникался сознанием, что боль, страдания, несправедливость - отнюдь не только удел наших предшественников, так же, как и жестокое тиранство еще не отошло в область предания с эпохой Грозного. Параллельно создаются стихи о русской старине, в которой также немало было всяческого уродства и социального гнета. Рождаются и иные произведения - о тяжком наследии, полученном нами от прошлого, о том темном и низком, что еще не изжито, не преодолено в нашем быту. Вся эта разнокалиберная лирическая россыпь стихотворений объединяется под единой «крышей» - поэт называет новую книгу «Сорок отступлений из поэмы «Треугольная груша».

Семь лет назад, когда впервые появилась эта книга, я написал статью, в которой довольно резко отозвался о гражданской позиции автора. Однако упоминаю об этом, разумеется, не для того, чтобы покаяться в давнем грехе. Многие из упреков, сделанных поэту в то время, я мог бы повторить и теперь, хотя с расстояния времени для меня стали очевиднее и сильные стороны произведения. Это книга страшных и мрачных, подчас фантасмагорических образов. Тут и бьющиеся, «как белые прожекторы» , ноги избиваемой женщины, и отрубленная голова царской любовницы, «точно репа с красной ботвой», и сам поэт, разрезанный на семнадцать частей фотообъективами американских соглядатаев. Автор слишком потрясен увиденными ужасами, слишком торопится захватить ими читателя, даже не успев основательно в них разобраться. Куда девались его неукротимая энергия, ненасытная, казалось, жажда жизни. Они сменились совсем иными настроениями. Преобладающий тон в книге - оскорбленная гуманность, тоска, уныние.

Страшные картины из «Треугольной груши» все-таки кажутся довольно скромными и сдержанными по сравнению с тем разгулом мрачной фантазии, с той вереницей кошмаров, которые автор развернул в своих последующих книгах. В «Эскизе к поэме» он, например, подробно, до натуралистических деталей, рисует самоубийство молодой нашей современницы - возлюбленной лирического героя. В ее уста вкладывается пронзительный монолог, однако мотивы самоубийства (а следовательно, и характер героини!) остаются все же не вполне проясненными (так - общее недовольство жизнью, роковой «треугольник» в любви, вероятно, особая ранимость души). Честный это человек или просто слабый, благородный или способный на бесчисленные компромиссы с совестью? Об этом приходится гадать, поскольку поэт избегает необходимых художественных разъяснений. Что же тогда он считает нужным сообщить читателю? В двух словах это можно выразить так: она страдала. Да, героиня, без сомнения, глубоко страдала - слова ее монолога раскалены неподдельной болью,- и этого, по-видимому, вполне достаточно, чтобы завоевать исключительное внимание поэта. И для него уже неважно, сколь объективно весомы мотивы, побудившие женщину расстаться с жизнью (раз погибла - значит, весомы!), как неважно и то, что судьба безвестной москвички разительно напоминает трагическую участь заокеанской кинозвезды, чей предсмертный монолог помещен в «Сорока отступлениях...». Между тем в «Монологе Мэрлин Монро» драма самоубийства была гораздо содержательнее и яснее. Это была вполне социальная драма. Из отрывистых реплик-выкриков героини встала судьба модной актрисы Запада, вынужденной эксплуатировать свою красоту и талант в угоду распутному обществу. В ушах читателя остается ее отчаянный крик «Невыносимо!», многократно повторяемый в стихотворении. Острота переживания подкреплена здесь и пластическим изображением тяжких, унизительных для героини сцен. Стихотворение звучит как неотразимое обвинение социальному строю, который довел человека до гибели.

Но что же опустошило, заставило полностью разочароваться в жизни героиню «Эскиза»? Туманные намеки на то, что «невиноватые виноватен мало что говорят читателю, так же, как трогательные советы любимому быть «повнимательней» со cледующей» возлюбленной. Во второй главе в отрывке, из которых состоит «Эскиз», воспроизведен кошмар текучести всего сущего - сонный кошмар, показывающий тяжелое психическое состояние героя, но опять- таки мало проясняющий саму трагическую ситуацию:

Квадраты расползаются в эллипсы.
Никелированные спинки кроватей текут,
как разварившиеся макароны.
Решетки тюрем свисают,
как кренделя или аксельбанты...

Поэт не желает своевременно остановить этот всеобщий распад - это уже хаос, с которым не борются, хаос торжествующий. Поэт с увлечением и редкой изобретательностью прибавляет к изображению все новые детали. Для чего? Очевидно, вся картина- циклопически развитая метафора, зрительное воплощение трагической формулы: «Все течет. Все изменяется. Одно переходит в другое». Так трансформируются в сознании заснувшего героя мысли о необратимости бытия, о бренности всего сущего, о невозможности вернуть утраченное. Однако и в этом с виду сюрреалистическом изображении трагически мечется и бьется живая искра человечности. Новый кошмарный сон героя (или уже самого автора?) - клетка лифта обрушивается на голову. Клетку на боль - это сигнал опасности, необходимый каждому живому организму. Однако стоило ли бы жить, если бы вся жизнь состояла из одной бесконечной пытки? В «Больной балладе» крик «Больно!» становится для Вознесенского чуть ли не рыцарским девизом, с которым он собирается кинуться на битву с мировым злом. Если утрата чувствительности - смерть, то ощущение боли - уже означает жизнь. Но эта истина колеблется в стихах поэта где-то на грани превращения в свою противоположность: жить - значит непрерывно чувствовать боль, мучиться. Это и дало повод Вл. Турбину назвать Вознесенского организатором поэтического треста «Главболь». Язвительное определение, но, увы, ему не откажешь в меткости!

Думается, что эта особенность приобрела своеобразное преломление от возрастающего интереса к различным уродствам мира. Если он рисует деспота, то непременно такого, чтобы мороз по коже. С головой казненного в руке. («По лицу проносятся очи, как буксующий мотоцикл».) Если изображает любовную драму, то непременно что-нибудь болезненное, исключительное. Десятиклассник и учительница, старый свекор и юная сноха. Даже... человек и дерево. Да, в «Балладе-яблоне», желая возвеличить чудо зарождения новой жизни, поэт использовал весьма натуралистические образы, и это не столько очеловечило яблоню, сколько спустило с высоты человека. Ведь главным образом по линии биологической сближают­ся человек (герой стихотворения молодой летчик) и яблоня, тело которой тяжелеет от людского семени и которая «врыта по пояс, орет и зовет удаляющийся самолет».

Но, разумеется, не подобные промахи определяют главное в сложной поэзии Вознесенского, иначе ее мало кто любил бы и знал в нашей стране. Необыкновенная, порой кричащая яркость его красок чаще, конечно, не мешает, а напротив, способствует лирической выразительности образов. Поэт любой ценой стремится привлечь читателя к главным болевым точкам времени, показать множественность человеческих страданий в сегодняшнем мире и тем самым способствовать их устранению. Он не говорит в стихах - он кричит в огромный рупор, он показывает не рисунки или картины, а огромные плакатные полотнища. Как потерпевший кораблекрушение, он разводит на берегу высокий костер и бегает вдоль морской кромки, размахивая руками: заметьте же наконец! Обратите внимание! «SOS!» «SOS!» И надо отдать ему справедливость: эта позиция имеет все преимущества перед поэзией прописных истин и безоблачного благополучия. Однако дело ведь не только в том, чтобы указать (многократно увеличив) на существующие уродства, но и заставить человека бороться с ними, мобилизовать его волю. А в этом поэт нередко оказывается слабым или слишком полагается на духовную вооруженность читателя.

Для понимания задач, которые ставит Андрей Вознесенский перед искусством, характерны его раздумья в «Диалоге Джерри, сан-францискского поэта». Стихотворение это кажется несколько длинноватым (все оно построено на вопросах и ответах - с обнаженной логической последовательностью), однако завершается сильным, энергичным четверостишием, очевидно, выражающим творческое кредо автора:

В ответы не втиснуты
судьбы и слезы.
В вопросе и истина.
Поэты - вопросы.

Неоспоримая привилегия подлинного искусства - ставить перед современниками актуальнейшие вопросы действительности. Однако усматривать задачи поэзии только в этом столь же односторонне и узко, как уравнивать жизнь с ощущением боли.

Вознесенский, конечно, пишет не о советском поэте, однако ведь и на Западе прогрессивная эстетическая мысль давно пришла к выводу, что «...искусство изобретено и создано как раз для того, чтобы помочь распутать то, что запутано...» Приведенные слова принадлежат, между прочим, знаменитому Сент-Беву - мир услышал их ровно сто тридцать лет назад. «Можно накопить помимо своей воли много наблюдений, сгущенных до концентрации яда,- писал французский эссеист,- но чтобы получить пригодные для искусства краски, их надобно разбавить и растворить. Вот эти-то краски вы и должны предъявить публике, а яд держите для себя. Ваше мировоззрение может быть и мрачным, и убийственным, но искусство не должно быть таким никогда». Разумеется, мы не обязаны следовать за каждым поворотом мысли Сент-Бева, но нельзя не разделить гуманистического пафоса его раздумий об искусстве. Современники трагического и прекрасного XX века, наследники Пушкина и Белинского, мы, конечно, тоже не примиримся с тем, что поэзия порой хочет сложить с себя гражданский сан учителя жизни. Впрочем, по-видимому, и сам Вознесенский почувствовал нравственную недостаточность своей художественной формулы, потому и заслонился от критики фигурой американца Джерри.

Ловлю себя на том, что, желая объективно разобраться в талантливой и сильной поэзии Вознесенского, больше спорю с ним, чем отмечаю бесспорные достижения. Почему это? Почему вообще, любя или не любя его, удивляясь ему, с ним постоянно спорят? Быть может, своеобразие его поэтики заставляет видеть и его достоинства и недостатки как бы сквозь сильное увеличительное стекло - они резко бросаются в глаза и поэтому становятся поводом для острых дискуссий? К яркой экспрессивности зрительных образов тут надо прибавить чрезвычайно сложную, богатую звуковыми ассоциациями музыкальную и ритмическую организацию стихотворений; вспомним, например, такое излюбленное средство, как выделение одного ведущего понятия, слова в качестве музыкального лейтмотива произведения: «Тишины хочу, тишины... Нервы, что ли, обожжены? Тишины... чтобы тень от сосны, щекоча нас, перемещалась, холодящая словно шалость, вдоль спины, до мизинца ступни, тишины...»

Изощренность поэтического слуха проявляется у Вознесенского и в умении сталкивать, сближать очень разные по смыслу слова, если они имеют сходное звучание, при этом автор извлекает самые неожиданные художественные эффекты.

Знаменосец боли и заступник всех страждущих, Вознесенский проявляет острый интерес и к тем, кто является виновником человеческих бед, к различным носителям зла. Отрицательный герой определился в его лирике довольно давно, с первых же книг. Речь идет не об отрицательных персонажах вообще (таких во все годы в стихах Вознесенского было немало: это и подонок, избивающий женщину, и преступный «снохач», сплавивший на Колыму собственного сына, и распутная генеральша, и ее циничный приятель-шофер, и всяческие другие уроды). Речь идет об основном противнике - нравственном антиподе лирического героя. Такой противник, мне кажется, появился впервые у Вознесенского в стихотворении «Гость у костра». Это в общем-то жалкий человечишка, похожий на того мещанского «слизня», который внушает неистощимую ненависть Владимиру Соколову. Однако он имеет некоторые отличительные особенности, присущие исключительно ему. Он не только одет в современный костюм и усвоил внешне интеллигентные манеры, он умеет имитировать напряженную духовную жизнь. Он даже неглуп, читает популярные брошюры, пользуется научной терминологией. Однако верхи знаний нужны ему лишь для того, чтобы живописнее задрапировать свою нравственную пустоту. И хотя в его речи звучит самоосуждение - «Я мразь!», однако это всего лишь риторический прием, рассчитанный в конечном счете на сочувствие. Ведь по его логике весь род человеческий состоит из подобных же «мразей». Кстати, он охотно говорит от лица поколения, пытается характеризовать свое время («век атомных распадов»), претендует на определенную философию.

Ничего подобного нет в лирике сверстников Вознесенского. Цыбинский Сенька ведет бездумное, амебообразное существование и вполне им доволен. «Калымная жизнь» да легкие победы над сельскими девчатами, и он вполне счастлив. Недалеко ушел от него и «беспечный слизень» Вл. Соколова, вросший в собственный дом с фикусами и погрязший в накопительстве. Внешне герой Вознесенского резко отличается от своих литературных собратьев. Он вроде бы удручен падением нравов, вроде бы скорбит душой - но что же, мол, делать? «Се ля ви»!.. И он охотно оправдывает нравственную нечистоплотность, становится на точку зрения убежденного подонка - смеется над всем чистым и возвышенным:

Мы поколенье лишнее.
Мы - маски без лица.
В любви мы знаем лифчики И никогда - сердца.
Стареющие женщины Учили нас любви,
Отсюда горечь желчная И пустота в крови.
В эпоху изотопов.
Реакторов, пластмасс Я, человек, затоптан,
Я - мразь. А вы - про Марс...

Итак, проповедь беспардонного цинизма выписана сильно и энергично. Пожалуй, еще ни один из подонков, обличаемых другими поэтами, не выступал с такой откровенной программой пошлости, с ее развернутым «теоретическим» обоснованием. Перед нами, конечно, не «лопоухий» Сенька и не лощеный сноб Соколова, а, так сказать «гад» по призванию и убеждению. Для верности поэт еще сделал его иеговистом, то есть и врагом политическим. Однако можно было и не выжигать на лбу героя дополнительного клейма: лицо враждебной идеи и без того обозначилось вполне определенно. И пусть положительная героиня стихотворения - некая Лялька - ведет себя довольно истерично, пусть излияниям пошляка она ничего не умеет противопоставить, кроме лихорадочных оплеух (а потом разражается слезами), все же Вознесенскому удалось главное - точно схватить образ мысли современного циника, уловить характерные особенности его демагогии. Этот поэт, как немногие из сверстников, уже в ранней юности умел распознать деятельность враждебного интеллекта, показать чуждую философию жизни. В дальнейшем бредовые идеи иеговиста найдут отклик и в зловещем карканье ворона из поэмы «Оза», и в рассуждениях некоего экспериментщика (оттуда же), представляющего собой дальнейшую ступень нравственного падения. Теперь это уже не какой-то определенный человек, а просто олицетворенная идея. Мы даже не видим его внешности. Зато расплывчатая демагогия иеговиста приобрела законченно-научную видимость, и его сентенции звучат почти афористично: «К чему поэзия? Будут роботы. Психика - это комбинация аминокислот»... Так формулирует свои мысли интеллектуальный варвар, вооруженный последним словом науки. «Есть идея! Если разрезать земной шар по экватору... Правда, половина человечества погибнет, но зато вторая вкусит радость эксперимента». Кто же это? Злобный шизофреник, дорвавшийся до небывалой власти? Его фигура фантастична, но разве XX век не дал многочисленных примеров, когда во главе государств оказывались бешеные маньяки?

Поэт нагнетает зловещие краски, мрак в его поэме сгущается, разверзается хаос: «Страницы истории были перетасованы, как карты в колоде, за индустриальной революцией следовало нашествие Батыя». Но это хаос социально значимый, художественно обусловленный: ведь по сути тут высказывается та же мысль, что и в стихотворении Винокурова, напоминавшего, что пепел Освенцима появился в мире гораздо позднее заверений якобинцев о том, что «кончилась на свете эра зла». Стихи обоих поэтов направлены против беспечности, закрывающей глаза на реальную опасность, только Вознесенский пишет в присущем ему эксцентричном, фантастическом ключе. Ведь самый главный ужас, по его мнению, заключается в том, что «этого никто не замечал», что все шло своим обычным порядком - «люди продолжали идти целеустремленной цепочкой», то есть оставались равнодушными к катастрофической перетасовке истории.

Рассказ об апокалипсических ужасах и зловещей фигуре экспериментщика - только небольшая часть поэмы «Оза», и она слабо связана с другими главами. Кстати, Вознесенский, любящий вообще подчеркивать в названиях своих произведений их незавершенность, эскизность («Эскиз к поэме», «Сорок отступлений из поэмы», «Плач по двум не родившимся поэмам» и т. д.), не поколебался здесь в определении жанра. Однако поэма (даже современная), с нашей точки зрения,- это все-таки некое повествовательное целое, а не разрозненные, хотя бы и блистательные частности. И если мы признаем «Озу» поэмой, то вынуждены будем отметить, что она неслажена, растянута, что некоторые звенья лирического сюжета (необходимые по ходу повествования) неизвестно почему из нее выпали, а иные имеют множество необязательных вариаций. Короче говоря, в общей оценке «Озы» пришлось бы согласиться с Наровчатовым: «Она и впрямь похожа на литературный ребус, расшифровать который стоит немалых усилий даже писателям-профессионалам». Но если воспринимать «Озу» как книгу лирических стихотворений, далеко не равных по силе и не в одинаковой мере завершенных (по-прежнему немало «эскизов»), она, несомненно, интересна и содержательна, а некоторые стихи достигают великолепной остроты мысли. Но если так - в названии ли дело?

Поэт последователен. То, что ом ненавидит и отрицает в других, внушает ему ненависть и в себе. Эта нравственная собранность, это торжествующее в конце концов бескомпромиссное чувство справедливости радуют - в них видится залог дальнейшего творческого движения автора «Озы»... Но, кажется, я уже высказал почти все из того, что побудило меня взяться за настоящую статью, и пора подвести некоторые итоги (я, правда, намеренно не коснулся здесь недавних усилий Вознесенского по созданию экспериментальных стихов «только для глаз» в противовес «чтецкой поэзии» - стоит ли серьезно разбирать то, что сам автор склонен считать «обыкновенной хохмой»?).

Когда я пытаюсь определить, чем же мне близка поэзия Вознесенского, за что я люблю ее, несмотря на многие несогласия с автором, мне неизменно приходит на ум образ молодого ученого, нет, не физика, а скорее биолога, работающего с опаснейшими разновидностями бактериологических ядов. Он самоотверженно пробует на себе действие различных вакцин: мудрено ли, что сам порой заражается болезнями, против которых борется? Волею судеб Андрей Вознесенский в нашей гражданской поэзии оказался одним из самых талантливых разоблачителей идеологии капиталистического антимира. Но по складу своей личности и дарования - он далеко не Ювенал. Лирически вбирая в себя кричащие противоречия и диссонансы ядерного века, поэт переживает их как перипетии «глобальной грозной драмы» (Я. Смеляков), но не всегда точно чувствует ее классовые акценты. В мучительных поисках истины (а лирический поэт обязан лично выстрадать чужие судьбы и слезы).

Ключевые слова: Андрей Вознесенский,критика на творчество Андрея Вознесенского,критика на произведения Андрея Вознесенского,анализ поэзии Андрея Вознесенского,скачать критику,скачать бесплатно,русская литература 20 в.

Андрей Андреевич Вознесенский (1933-2010) — русский поэт. Он родился в 1933 году в Москве. Уже в юности он обнаружил интерес к изобразительному искусству, к музыке и поступил в Московский архитектурный институт, который окончил в 1957 году. Интерес к поэзии проявился у Вознесенского также рано: в четырнадцать лет подросток отправил свои стихи Пастернаку, и мастер высоко оценил их, сказав, что дождался прихода настоящего поэта в современную литературу.

Вознесенский вошёл в русскую поэзию стремительно: в 1958 году публикуются его первые стихотворения, в следующем году он пишет поэму «Мастера». В 1960 году появляются первые сборники стихов: «Парабола» и «Мозаика», принёсшие автору известность. Успех Вознесенского пришёлся на пик всенародной популярности поэзии, его поэтическая манера поражала своей новизной и привлекала близостью к традициям русского футуризма, то есть связью с наследием Маяковского, Пастернака и поэтов начала XX века. С 1961 года поэзия Вознесенского получает широкое признание во всём мире: поэт выступает в США, завоёвывает популярность в Европе.

В 1964 году Вознесенский издаёт сборник стихов «Антимиры», и вскоре на основе этого сборника в Театре на Таганке ставится песенно-поэтический спектакль. Интересно, что именно тогда произошла творческая встреча двух мастеров нашей культуры: на сцену Таганки впервые выходит поэт и певец Владимир Высоцкий.

Связи с театром впоследствии укрепляются ещё больше: в 1980 году Вознесенский пишет стихотворное либретто, по которому в Театре имени Ленинского комсомола ставится рок-опера «Юнона и Авось», ставшая выдающимся явлением нашей культуры. Как истинный поэт, Вознесенский всегда восприимчив к современности, о чём свидетельствует сборник его стихотворений «На виртуальном ветру» (1998).

Поэзия Вознесенского объединяет в себе слово и выразительность живописи с архитектурной рельефностью, поэтому его стихи обладают значительным музыкальным потенциалом. Например, он искусно описал в стихах легенду о любви художника Пиросмани: в них слились безбрежность моря алых роз и глубокого чувства. Эти стихи положил на музыку композитор Раймонд Паулс, а песню — «Миллион алых роз» — вдохновенно исполнила певица Алла Пугачёва.

1. Связь темы духовной красоты человека с темами природы и окружающего мира.
2. Нравственный стержень героев Евтушенко и Вознесенского.
3. Тема духовной красоты человека в авторской песне.
Формула “людей неинтересных в мире нет” была заявлена Е. Евтушенко уже в 1960 году. Это стихотворение обращено к людям, которых иногда принято называть “простыми”. В своем творчестве каждый писатель, поэт так или иначе обращается к этой теме – теме человека, его души, его поступков и намерений. Но тема человека, его духовной красоты всегда

связана с темой природы, окружающего мира, той средой, в которой человек проявляет свои мысли и чувства. Стихотворение Алексея Парщикова “Элегия” – вроде бы о природе, о жабах, как низших представителях животного мира, но и здесь проступает его интерес к красоте живого, к людям, их действиям, поступкам.
…В девичестве вяжут, в замужестве – ходят с икрой,
Вдруг насмерть сразятся, и снова уляжется шорох.
А то, как у Данта, во льду замерзают зимой,
А то, как у Чехова, ночь проведут в разговорах.
Человеку выпадает роль посредника между природой и человечеством. А. Вознесенский когда-то говорил об

этом:
Мы – двойники. Мы агентура
Двойная, будто ствол дубовый,
Между природой и культурой,
Политикою и любовью.
Проблема человека и его нравственного идеала волновала многих авторов – не только прозаиков, но и поэтов. Нравственный стержень лирического характера у Евтушенко проявляется в стихах о людях, которые уже прошли жесточайшую проверку на прочность и выдержали ее на войне. Это такие стихотворения, как “Свадьбы”, “Фронтовик”, “Армия”, “Настя Карпова”. В стихотворении “Фронтовик” герой – раненый солдат, предмет величайшего обожания мальчишек и подростков. При этом мы видим самое решительное осуждение моральной уступчивости фронтовика, который, сильно напившись, приставал со своими ухаживаниями то к одной, то к другой девушке и “слишком звучно, слишком сыто вещал о подвигах своих”. Не только дети, герои стихотворения, но и поэт связывает нравственный идеал с людьми, сражавшимися на фронте, поэтому он не позволяет ни малейшего отклонения от него фронтовику, поэтому упорно твердит, что “должен быть он лучше, лучше, за то, что он на фронте был”.
Особенно показательна в этом смысле последняя книга Вознесенского – “Прорабы духа”, где сквозная публицистическая тема проходит сквозь стихи, прозу, критические заметки. Кто такие прорабы духа для Вознесенского? Это люди редкого призвания – “общественники культуры”, “творцы творцов”, организаторы, защитники, помощники, подвижники, люди, реализовавшие себя не прямо в творчестве, а в “деятельности ради искусства”. Такие, как Третьяков, Цветаев, Дягилев. Но автор не склонен к жесткому разделению людей искусства на собственно художников и как бы предназначенных для их обслуживания духовных прорабов. Черты “прорабства” обнаруживает он в поэтах, композиторах, режиссерах. И еще дальше, еще шире: прорабы духа – это все, кто участвует в созидании – духовных ли ценностей, материальных.
В деревне находит свои нравственные идеалы поэт Н. Рубцов. Размеренная жизнь сельского труженика, привычные повседневные заботы простых людей отвечают состоянию души Рубцова. Она растворяется в необъятности сельской природы, поет ее голосом, плачет ее слезами. Но и слезы у Рубцова не “горькие”, они хрустально чистые, иногда чуть подернутые вуалью светлой печали. Такова поэтическая зарисовка “Добрый Филя”. Рубцов видит доброту деревенских жителей, их не знающую границ доверчивость. Он помнит, что и в его “Николе” никогда не запирали дверей, заменяя замки батожком, приставленным к косякам. Потому-то как раз деревня никогда не прощала воровства, “лихих людей” навечно изгоняли из общины. Может быть, наиболее отчетливо и ярко тема человека и его духовной красоты проявилась в лирике поэтов-бардов, создателей авторской песни – Б. Окуджавы, В. Высоцкого, А. Розенбаума. Их лирика наиболее близка к человеку, к его самым потаенным мыслям и желаниям. Успех пришел к Окуджаве потому, что он обращается не к массе, а к личности, не ко всем, а к каждому в отдельности. Суть авторской песни состоит в утверждении авторской – т. е. свободной, неподцензурной, самостоятельной (от греч. autos – сам) – жизненной позиции, авторского мироощущения. Каждой такой песней автор как бы говорит: “Это – мой крик, моя радость и моя боль от соприкосновения с действительностью”. Центральным мотивом поэзии Окуджавы и, в частности, его песенного творчества является мотив надежды, понимаемой и трактуемой в нескольких ипостасях. Абстрактное понятие “надежда” “очеловечивается”, одушевляется Окуджавой, приобретает зримые черты, воплощаясь в реальной женщине по имени Надежда (“Товарищ Надежда по фамилии Чернова”, “Надя-Наденька… в спецовочке, такой промасленной”); в то же время имя Надежда поэтически обобщается, приобретая функцию символа.

Герои Высоцкого-лирика находятся в вечном движении-преодолении:
Для остановки нет причин.
Иду, скользя.
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Для ранних песен Высоцкого характерна манифестация неограниченных способностей человека, любви и дружбы. Его герои рвутся в облака, покоряют океаны, штурмуют горные вершины. Экстремальная ситуация является непременной составляющей романтической поэтики Высоцкого. Война также романтизирована Высоцким. Основной мотив его “военных” песен – воспевание подвигов летчиков, подводников, разведчиков, морской пехоты. Набат войны, как пепел Клааса, стучит в его сердце:
А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девушки сменят шинели на платьица, –
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!
(“Песня о новом времени”)

Другие работы по этой теме:

1. 1. Новый виток поэзии. 2. Постмодернизм. 3. Соцарт и концептуализм. 4. Лирика Д. Пригова, Т. Кибирова. Новый виток поэзии начался в конце 1980-х годов, вместе...
2. Чувство любви рассматривается Мариной Цветаевой, как самое светлое и прекрасное чувство. Это центральная тема в поэтическом наследии поэтессы. Романтическому чувству посвятили свое творчество Александр Блок,...
3. Пожалуй, нет у нас в стране такого человека, который бы не знал Владимира Высоцкого. Он вошел в отечественную литературу со своей неизменной гитарой и хрипотцой...
4. В свое время Петр Вайль высказал интересную мысль по поводу творчества Иосифа Бродского: “При всей заданной жанром фрагментарностью самое ценное в книге – то общее...
5. Владимир Высоцкий за короткую яркую жизнь успел завоевать сердца миллионов соотечественников. Хриплый голос “поющего” поэта под неизменную гитару хорошо помнят пожилые люди, его творчество вызывает...
6. 1. Личность Е. А. Евтушенко. 2. Эволюция темы любви в творчестве поэта. 3. Анализ стихотворений. 4. Лиричность и публицизм произведений. Спасать любовь пора уже в...
7. “Когда стихает шум эпохи, мы начинаем понимать: за плечами гиганты”, – писал Борис Пастернак. Действительно, через много лет мы лучше понимаем гениальность тех, кто творил...
8. 1. Зарождение акмеизма. 2. Мотивы лирики Гумилева. 3. Позднее творчество. Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду… Н. С. Гумилев Творчество Н. С....
9. Свою первую книгу стихотворений, который назывался “Сборник стихотворений”, Бальмонт издал в 1890 г. Все издание было проникнуто меланхолическим настроением, основные темы лирики этого начального периода...